Глава I Детство и отрочество

Детство мое прошло в селе Верхне-Дрезгалово   Краснинского района Орловской области  (теперь Липецкая область) в двадцати пяти километрах  от города Елец (сейчас Елец тоже в составе Липецкой области).

Жила наша большая семья (восьмеро детей) в однокомнатном домишке, в небольшой части которого располагались также сени и чулан-кладовка. Домик принадлежал средней школе, расположенной в бывшей усадьбе помещика, и служил до революции  местом для размещения прислуги. Отцу его выделили как завучу и преподавателю математики.

Усадьба была огорожена не забором, а оградой из зарослей сирени, за которыми находилась липовая аллея. Весенний аромат цветущей сирени и летний запах лип у меня сохранились на всю жизнь.

Уже в юности, обучаясь и живя в Херсоне, я любил прогуливаться по проспекту Ушакова возле судомеханического техникума, по улицам 9 января и Декабристов, где в июне-июле вдыхал сладкий медово-липовый аромат детства. Кстати, июль на украинском языке так и называется – лыпень.

В этом селе не было клуба, отсутствовало радио, церковь была разграблена и превращена в зернохранилище. Остались нетронутыми только могилы вокруг церкви да ограда из красного кирпича. Кстати, местные жители пытались растащить кирпичи из ограды, но попытка их изъять заканчивалась неудачно. Кирпичи были связаны таким раствором (отец говорил, что это был раствор извести с яичными белками), что разбивался сам кирпич, но не место его стыка или связки.

Детским досугом и развлечением были игры в городки и прятки, походы в лес за грибами, земляникой, да помощь родителям по хозяйству.

Мне, например,  нравилось косить траву на сено нашей корове – кормилице большой семьи, а с десяти лет я вместе с отцом работал в колхозе – косили рожь. Для чего мне сделали специальную маленькую косу.

Зимой же были катания на санках с горок, которых было великое множество вокруг  нашего хуторка. Кататься  на коньках на местном пруду у меня не было возможности, так как не было ни коньков, ни крепкой обуви, ведь тогда коньки привязывались к  валенкам или ботинкам простыми веревками. И, обучаясь ледовому искусству , дети больше губили обуви чем позволяли возможности ее купить.  Практически у нас со старшим братом Сергеем была одна пара валенок, благо учились в разные смены.  Так что,  основным развлечением в глубоком детстве и до сегодняшнего дня  было чтение, сначала художественной литературы, а в молодости и позже еще газет и толстых журналов.

В летние вечера, как и все мальчишки, мы околачивались вокруг небольшой площадки возле школы, где парни и девушки устраивали игры и танцы, пели песни под гармошку и балалайку.  Это было мое первое приобщение к волшебному  миру музыки, которое с годами превращается в поклонение мелодиям – народным и классическим.

Читать меня в четыре года научила старшая сестра Вера, буквально за два-три дня, показав все буквы алфавита и научив складывать слоги: «м» и «а» - «ма», «п» и «а» - «па», «р» и «а» - «ра» и т.д. На третий день торжественно во время обеда я читал всей семье предложения из букваря, который мне принесли из школы.

Я в семье был первым, кто в неполные четыре года научился читать (лето 1937 года).

Родители  меня похвалили и отец стал приносить детские сказки и рассказы. Читал я дни напролет.  Только ночью мне не разрешали этого делать из-за экономии керосина. Электричество в наше село придет только в 60-е годы. Читал я быстро и все подряд.  Но особенно любил русские народные сказки и сказки других народов, фантастику и приключения. Например,  после  3 класса, за один из летних дней  в светлое время  суток я прочел «Таинственный остров» Жюля Верна. Таким образом,  прочел «Робинзона Крузо»,  «Остров сокровищ», детские рассказы Льва Толстого, постепенно переходя к поэзии и прозе классиков.  Когда я стану взрослым и буду владеть во  времена дефицита книги  большой личной библиотекой, то  с удовлетворением констатирую, что 75% своего книжного фонда я перечитал до 25 лет.

Кстати, о книгах. И тогда, в детстве, и на всем протяжении жизни, я переживал вместе с любимыми и не  очень героями книг, жил их миром и увлечениями.

На первом месте в этом мире мечты у меня оказались море и  моряки. И, что удивительно, кроме  прудов и речушки Сосна  я большие  водоемы видел только во сне, в грезах и мечтах, читая Новикова-Прибоя, Станюковича, Степанова, Лавренева и других  писателей и поэтов. Я все больше поддавался магии моря и характеров моряков, их взаимоотношениям, дружбе и взаимовыручке, достоинству и джентльменству, любви к женщине и семье.

В моих видениях и миражах появились бескрайние морские и океанские просторы, дальние страны, экзотика Австралии, Азии, Америки, Африки. Я уже ходил по этим континентам в мыслях, и, забегая вперед, скажу, что был бесконечно рад осуществленной мечте, посещая эти континенты. А будучи взрослым, находил реалии и мечты идентичными.  Жизнь не убила во мне романтика, хотя и преподносила различные, в том числе и неприятные, сюрпризы.

Но вернусь в детство.

Во время и после войны наступили, да они и не проходили, голодные годы. Отец с  матерью были не зря удручены  проблемами быта, питания и одежды. В соседнем с нами доме во время войны жили Волковы, беженцы из Карелии (тогда это была Карельская советская социалистическая республика, позже автономная республика в составе СССР).  Волковы начали агитировать отца и мать переехать туда на постоянное место жительства, соблазняя наличием несметного количества рыбы, дичи, ягод, грибов, и вообще сытой жизни.

Мои родители сдались.

Получив небольшие подъемные, мы погрузились на станции Лутошкино в товарняк и долгие десять дней добирались до Куркийокского  района (тогдашнее административное деление).

Отца назначили директором начальной школы в совхозе «Ладога» указанного района, которая размещалась в 3-этажном здании, построенном финнами буквально перед войной.  В этом же здании нам выделили две комнаты под жилье.

Через год, в 1947 году, школа была преобразована в школу-интернат и нашу семью переселили в рядом стоящий пустующий домик, бывший жильем для школьной обслуги.

К моменту переезда (весна 1946 года) я был пятиклассником, так что учиться пришлось  бегать  за пятнадцать километров в Куркийокскую  среднюю школу.

Однако, опять вернусь в Дрезгалово. Научившись читать, а затем и писать, я с 5 лет бредил о школе. В доме была творческая учебная обстановка: отец – учитель, старшие сестра и брат – ученики, а самый старший брат Николай ушел  в 18 лет на собственные хлеба.  Тогда в школу принимали с 7 лет, но меня все-таки отец определил в первый класс в шесть  лет. В 1940 году начальная школа была в центре села, в полутора километрах от нашего дома. Чтобы попасть в школу, нужно было преодолеть тропу через хлебное поле, пробежать мимо кладбища (зимой в темноте было боязно), колхозный сад (осенью пахнущий яблоками), выйти на плотину пруда, весной непроходимую при весеннем разливе, подняться по горке в село, и с облегчением вздохнуть на пороге школы. Моим первым учителем был Георгий Спиридонович, молодой человек, только что закончивший  педагогическое училище. Учил и воспитывал он нас добросовестно, относился ко всем душевно и тепло;  не ругая, не ставя двоек, и тем подвигая нас к серьезной самостоятельности, чтобы оправдать доверие. Что мы и осуществляли во время контрольных проверок дирекцией или районо.

Мне он говорил прямо: тебе нужно, малыш, идти во второй класс, в первом тебе делать нечего. Однако, директор не хотел  определять  туда по возрасту. На уроках я решал более серьезные задачи, учился каллиграфии (так, кстати, и не одолел эту науку) читал «Родную речь», а не Букварь. Летом началась война. Учителя забрали в армию, отправили на фронт, где он в том же году и погиб.

Во втором классе нас учила Елизавета Осиповна Коняева. Учила добросовестно и отменно. Я любил готовить дома уроки после прихода из школы, предварительно что-нибудь перекусив – молока с хлебом или вареной картошки.

Чтобы хорошо усвоить грамматику русского языка, Елизавета Осиповна предложила нам  дома самим писать диктанты. Нас на хуторе было трое: кроме меня, Валя и Леня Александровы (однофамильцы).  За год, в третьем классе, мы написали примерно по 250 диктантов. Сначала один диктовал двоим, потом один из двоих одному или опять двоим. В жизни мне здорово это пригодилось. Не всегда зная правила (я их не зубрил), я интуитивно писал слова и ставил знаки препинания практически безошибочно.

Елизавета Осиповна прививала нам любовь к чтению. Каждому ученику, в зависимости от уровня подготовки и вкуса, она персонально рекомендовала книги из школьной библиотеки. Устанавливала сроки, после окончания которых, спрашивала, что понравилось, что запомнилось, на кого из героев хотел бы походить. Это был, так сказать, ненавязчивый контроль. Если успел прочитать  раньше (а у сельских детей времени в обрез из-за необходимости помогать родителям в работе по хозяйству и на огороде), то можно было индивидуально, а иногда и на уроке отчитаться о прочитанном.  У меня это получалось.

Наша учительница хорошо знала русскую, украинскую и зарубежную литературы. Хочу сказать всем горе-патриотам Украины, что о великом украинском поэте Т.Г.Шевченко я услышал  из уст  Елизаветы Осиповны еще в 1942 году. Она читала нам его стихи, а «Заповіт» рекомендовала выучить на украинском языке наизусть. А ведь это было в сельской глубинке Орловщины. Годы спустя я прочел всего Шевченко в оригинале, а «як умру, то поховайте…» помню до сих пор. Так что, не надо из русских делать врагов Украины и украинского языка.

Любил я и уроки географии и истории. В нашем классе висела большая карта мира, по которой мы изучали страны мира и континенты. А Елизавета Осиповна придумала и здесь игру-урок. Перед занятиями или после них мы подходили к карте, как бы изучали ее в непосредственной близости, находили какую-нибудь страну, город, порт, горную систему, реку, море, озеро, океан, называли громко и остальные, кто был рядом, должны были найти названный объект и показать его. С тех пор у меня и моих одноклассников не было проблем с определением географических объектов и их принадлежности к стране или материку. Например, реки Сибири, Дальнего Востока я и сегодня помню наизусть и читаю их как сказки: Обь, Таз, Енисей, Хатанга, Анабара, Оленек, Лена, Яна, Индигирка, Колыма, Амур, Сыр-Дарья, Аму-Дарья и т.д.

Такие же занимательные уроки она проводила и по истории. Мы получали задание найти историческую личность России или Советского Союза. Так как советские знаменитости  вымарывались из учебников (Бухарин, Рыков, Тухачевский, Якир, Косиор, Блюхер и т.д.), то мы выбирали российских героев. Мне достался полководец Суворов Александр Васильевич. Пройдут десятилетия и по российскому телевидению будет организовано голосование на тему «Имя России». Пятым в этом списке будет мой герой.

  1.  Александр Невский

  2.  Петр І

  3.  Сталин

  4.  Менделеев

  5.  Суворов

  6.  Достоевский

  7.  Екатерина ІІ

  8.  Иван Грозный

  9.  Пушкин

10.  Ленин

11.  Александр ІІ

12.  Столыпин

С помощью отца и учительницы я основательно прочитал многое что было в библиотеке о Суворове, в том числе и упоминание Сталиным этого имени в обращении к народу  3 июля 1941 года.

На уроке я рассказывал о полководце Победы 30 минут.

В четвертом классе на экзамене по истории представитель районо  задала мне дополнительный вопрос (видимо, по подсказке учительницы): «Кто такой был Суворов и чем он прославился?» и я, как пионер на линейке, звонким голосочком, сев на своего конька, минут пятнадцать рассказывал о генералиссимусе, пока меня не прервали.

Инспектор районо поблагодарила учительницу, а мне посоветовала в будущем получить профессию историка. Историком я не стал по другим причинам, но любовь к этому, бесконечно изменяющему свои позиции,  предмету, сохранил на всю жизнь. Я всегда с удовольствием в дальнейшем буду читать исторические материалы, касающиеся стран Европы, Азии, Америки, республик Союза.

Наш класс был отмечен в приказе заврайоно, а грамотами были награждены учительница и  два ученика (Александров Саша и я).

После четвертого класса началась учеба в средней школе, расположенной рядом с нашим домом.

В 1942 году, когда немцы взяли Елец, началась эвакуация колхозного скота и  отдельных жителей.

Мы остались в селе, но школа была закрыта и вновь начала работать  после битвы на Курской дуге. Таким образом, пропустив один год, я пошел в пятый класс уже в победном 1945 году. Но закончить его не удалось в связи с переездом в Карелию, где я закончил пятый класс и начал учиться в шестом. Учительница русского языка и литературы здесь положительно отмечала  мои ответы и сочинения и  сказала родителям, что я буду писателем. Но писателем я не стал по вполне реальным  причинам: я сам не видел в себе таланта и призвания, а просто тратить время на  серые опусы и стихи мне не хотелось. Шедевры из-под моего пера не вышли. Разве что, прожив жизнь и уйдя на пенсию, я решился на эти воспоминания, и то, не как художественное произведение, а как переистолкование страниц собственной жизни, связанной с морем и мореходкой.

В октябре 1946 года родители получили письмо от старшего брата Николая из города Владимир-Волынский, что в Украине. Здесь он закончил свою войну в связи с тяжелым ранением. Лечился в госпитале в городе Сарны. После лечения был назначен заместителем председателя райисполкома во Владимире-Волынском Волынской области.

В письме он написал, что женился, семья ждет ребенка, но он может, в порядке оказания помощи нашей многодетной семье, взять кого-то на воспитание, чтобы спасти от голодного существования. На семейном совете этим человеком оказался я, как болезненный, но подающий надежды ребенок.

И вот в декабре 1946 года мы со старшей сестрой Верой отчалили из Карелии. У нас на двоих было сорок рублей денег, да килограмм двадцать картошки. На станции Алхо мы забились к станционному смотрителю в его избушку, а когда дождались товарного поезда, то следов картошки не обнаружили. Видимо, кто-то был голоднее нас.  Через два дня мы с сестрой оказались в Москве. Вера проводила меня на вокзал, усадив в поезд на Киев (билет у меня был, но его не за что было компостировать). На двадцать моих рублей был куплен маленький кусочек хлеба, который я тут же и съел. Оговорюсь, что война и послевоенные годы мне больше помнятся не победами и поражениями, а непроходимым постоянным чувством голода.

Замечу, что только в мореходке, войдя в режим и получив право на неограниченное потребление хлеба (до этого была норма: семьсот грамм в сутки, по двести на завтрак и ужин белого хлеба и триста грамм на обед черного. Сейчас норма хлеба в столовой института для бюджетников составляет 300 грамм и то его нынешние юноши не весь съедают.

Потом в жизни тоже будут нехватки, но привычка доедать взятый кусок хлеба, тарелку борща,  супа или каши  останется на всю жизнь. Но об этом позже.

Во Владимире-Волынском в школу № 1 я пошел после зимних каникул в январе 1947 года. На другой день учительница украинского языка и литературы дала первый в третьей четверти диктант «з української мови». Она спросила: буду ли я писать диктант. Отвечаю: как все.

Учительница пожала плечами: как хочешь, выяснив при этом, учил ли я когда-нибудь украинский язык.

- Українську мову не вивчав, - отвечаю, – але заповіт Т.Шевченко знаю на пам’ять.

- Добре.

Диктант я написал на единицу, сделал 42 ошибки. И другого не дано. Тогда учительница спросила, кто в семье старший, где он работает и дала поручение принести от брата письменное заявление об освобождении меня от изучения украинского языка. Это меня обидело.

- Что, я разве похож на дурака?

- Нет, это тебе будет очень тяжело. Нужна языковая атмосфера.

- Буду учить, - ответил я.

Она обрадовалась. На следующий урок принесла мне две книги на украинском языке – «Шхуна «Колумб»   Трублаїні, та «Лихо від розуму» Грибоєдова.

Чтение я начал со «Шхуны» (как же иначе – это ведь и море,  и корабль). Примерно до середины книги я не все понимал. Но детство есть быстрое познание и с середины книги мне уже почти все слова были знакомы. Так начался мой путь в познание украинской литературы. Потом я познакомился глубже и в оригинале с творчеством Шевченко, Франко, Леси Украинки, Марко Вовчок, Котляревского, Нечуй-Левицкого,  Квитки-Oсновьяненко, Сковороды, а позже и с советскими писателями и поэтами Павлом Загребельным, Олесем Гончаром, Тичиной, Бажаном, Сосюрой, обоими Олейниками и др.

К слову, с Олесем Гончаром я был знаком лично. По приглашению руководства училища мы один-два раза в год созванивались и приглашали писателя на встречу с курсантами. Встречались и в кабинете, и в актовом зале. Он мне подарил свой пятитомник с дарственной надписью. Все пять томов сейчас находятся  в музее истории института.

Читал я также украинскую прессу, ходил в украинские театры в Одессе и в Херсоне, слушал местное радио. Это дало возможность в девятом классе Бериславской средней школы, что на Херсонщине, получить первую пятерку за сочинение по украинской литературе.

Еще раз подчеркну, что мне всегда везло на хороших учителей по всем предметам. И хотя я по специальности технарь, а затем и инженер по эксплуатации силовых энергетических установок, это не мешало мне считать себя больше гуманитарием, любителем и поклонником литературы, географии, истории, биологии, психологии.

Закончил я шестой класс Владимир-Волынской школы, а в седьмой пошел уже в городе Любомле той же области. Здесь я учился уже 7, 8, 9 классы в семилетней, а потом уже и средней школе. Учился, в среднем, неплохо, получал даже грамоты, но круглым отличником не был, так как увлекался другим делом. Например, я начал писать стихи.  Написал две поэмы:  одна про сказочного героя, другая – про школьников. Тексты растерял, но начало школьной поэмы хорошо помню:

Годы школьные, родные,

Как про вас не написать,

Как не вспомнить те былые

Дни, когда мечтал ты стать

Академиком, ученым

Или летчиком лихим,

Или знатным агрономом,

Или кем-нибудь другим.

Дни, когда в душе лелея,

Сокровенные мечты

И о юности жалея,

Вырастал в большого ты.

Эти дни надежд, желаний,

Хоть пройдут и десять лет,

Хоть ты очень взрослым станешь,

Не забудешь, верно, нет?

Другим внутренним увлечением были девочки. Вначале я влюбился в одноклассницу Жанну Тараканову, а когда появилась новенькая, Галя Доценко, то в нее. Обе красавицы, умницы, с длинными косами и  голубыми глазами.

Через всю мою жизнь пройдут многие девушки и женщины, в которых перманентно и платонически влюблялся, проникаясь к ним глубоким уважением и целомудренным отношением. А потом придет первая, настоящая, на всю жизнь любовь к моей жене. Но это отдельная глава.

А вообще-то, ко всем женщинам я относился всегда хорошо. Ведь они наши добрые феи - бабушки, мамы, сестры, племянницы. У них особый склад ума и души. Они трепетны и жаждут положительной оценки их внешней и внутренней красоты, поступков, деяний, качества домохозяйки, проявлений заботы и внимания. И если бы женщин в мире не было, их все равно надо было бы придумать и создать.

Люди! Цените женщин! Помните то, что «если мужчина потерял интерес к женщине, значит, он умер». Это мой собственный афоризм. И, в самом деле, что нам стоит лишний раз сказать, что мы ее любим, что она самая-самая, лишний раз поцеловать, обнять и приласкать. Все это отзовется сторицей, и в семье всегда будет мир, благодать, душевное спокойствие и настоящее счастье.

После седьмого класса, в 1947 году, я сделал попытку поступить во Львовский электротехникум связи. Поступил. Начал учебу. Жилось тяжело. В общежитие мне досталось место в комнате под столом. Кровати не досталось, а матрац и подушку мне выдали.

Денег дома дали мало, да и те я потерял. Нашелся земляк из Любомля, который учился в ветеринарном институте. Он с неделю подкармливал меня, а потом позвонил брату в Любомль. Брат приехал, разобрался в обстановке и забрал меня домой. Так Отечество потеряло еще одного возможного связиста-монтажника.

Как я уже писал, мне всегда хотелось читать. Притом, не только книги, но и газеты, и журналы. Благо, брат выписывал в большом количестве от районных до союзных изданий.

То ли в конце весны, то ли в начале лета 1949 года, читая «Комсомольскую правду», я увидел объявление Министерства морского флота СССР о приеме в средние мореходные училища Союза, готовившие тогда техников для торгового флота. И самое главное, курсанты в них находились на полном государственном обеспечении.

В Украине тогда были две средние мореходки – Херсонская и Одесская. Не знаю почему, я выбрал Херсонское училище.

Родственники дали согласие и я уговорил еще троих юношей из нашей школы поехать в Херсон в поисках морской судьбы. В Херсон мы приехали ночью поездом.  С вокзала и до мореходки шли пешком – транспорта тогда не было – только конные повозки. Но моряки – не казаки, лошадей не признают.

Шучу, конечно.  В  детстве  на  Орловщине  я  бывал  в  ночных  выпасах на местном лугу – не путать с Тургеневским «Бежиным лугом» - у нас тоже были хорошие луга и лесные поляны. За коней я получил свою первую взбучку от директора школы Алехина. Как-то отец попросил у него лошадь с телегой, а я взял, да и укатил на этой телеге до церкви и обратно, метров пятьсот. Директор лично пришел к нам во двор (он жил рядом через одну хату), стащил меня за ухо с телеги, потрепал по затылку (скромно) и сделал замечание отцу за мое плохое воспитание. Это более всего меня потрясло. Отца своего мы любили и обожали, и любой намек на его недостатки воспринимали как оскорбление. С тех пор, всю жизнь я нигде, никогда, ни у кого, ничего не брал без спросу. И этого никогда не позволял делать кому-либо. Так что, нет худа без добра. А что это плохо я расскажу позже, когда буду вспоминать о мореходке. Мы шли по проспекту Ушакова (в то время проспекту Говарда).

До областной больницы  был большой пустырь. Домов не было и только слева стояла церковь, а вокруг нее кладбище, затем опять пустырь и только на площади Свободы (тогда ее не было), увидели здание пожарной службы (сейчас здесь расположен почтамт).

Наконец мы добрались до здания нынешней школы-гимназии № 20, тогда здесь и размещалось мореходное училище (и учебное, и жилое помещения). В вестибюле главного входа в здание с  улицы Доры Любарской, нас встретил человек с винтовкой, офицер – дежурный по училищу и курсант IV курса – помощник дежурного. Он и вызвал коменданта, тот провел нас в спортзал и выдал по матрацу, набитому соломой. Спали прямо на полу. Но и это было счастьем: встретили как родных и пожелали удачи.

На другой день – регистрация в приемной комиссии, распределение по группам для сдачи вступительных экзаменов. Мы попали в разные группы по два человека. В этот же день была первая консультация, а на другой день вступительный экзамен по русскому языку – диктант.

Экзамен принимал Владимир Петрович Забалуев – большой знаток литературы и языка, можно сказать, фанат своего предмета, блестящий оратор и артист на своих уроках. Диктовал он медленно, растягивая слова, делая паузы перед знаками препинания, давая возможность слабым, особенно тем, кто до этого поступления работал или служил в рядах Вооруженных Сил, получить хотя бы троечку.

К вечеру были известны результаты. У меня «пять», у двоих моих друзей «тройки», у одного «два». Кстати с двойкой по письменной работе тогда допускали к устному экзамену по этому же предмету. Так пролетело десять экзаменационных дней. Один из нас получил итоговую «два» по языку и в конкурсе не участвовал. Двое с тройками были в конце списка, а у меня оказалось четырнадцать баллов и я проходил конкурс.

Оговорюсь, что по русскому и математике было по два экзамена – письменный и устный. По итогам обоих выставлялась общая оценка, а по общим определялся проходной балл.

Пятым экзаменом была Конституция СССР. Здесь я получил «пять». А по математике экзамен не получился. Письменный экзамен я сдал на «два». Почему? Подвела самоуверенность.

Задача и примеры мне показались легкими. Задачу я решил сразу на чистовой вариант с объяснениями. Но это не помогло. Два примера решал правильно, но где-то в спешке не так сложил, а в другом примере не поменял в раскрытых скобках знаки на противоположные. В итоге ответы не сошлись. Преподаватель Романов сверил ответы по итоговым числам и поэтому поставил мне двойку. Правда, когда я сдавал контрольную, он сказал: «Проверь еще раз, куда торопишься?» Я ответил, что все решил. Это было ошибкой с моей стороны.

А торопился я на работу на камбуз, где добровольцев подкармливали. Итак, первое поражение. Через день – устная математика. Принимала его замечательный педагог Екатерина Павловна Воловник. Вошел  в аудиторию,  представился и спросил по форме, как нас инструктировали: «Товарищ, преподаватель! Абитуриент Фомин прибыл для сдачи вступительных экзаменов. Разрешите взять билет?» Екатерина Павловна провела рукой по столу, где лежали билеты, и сказала: «Пожалуйста!» Взяв билет и прочитав вопросы, я попросил разрешения отвечать без подготовки. Преподаватель согласно кивнула. Отвечал я безупречно. Воловник в недоумении пожала плечами, ведь перед ней лежала ведомость, где у меня по письменной стояла двойка. Не знаю, что она заподозрила, но предложила взять еще один билет. Ответ тоже был правильный и опять без подготовки. Преподаватель попросила дежурного вызвать завуча с моей письменной работой. Они о чем-то пошептались, задали мне еще по 3-4 вопроса, поставили «пять» и общую «четверку». Таким образом, я не дотянул одного балла до максимума и в списках на судоводительскую специальность я был в итоге вторым, т.е. «железно» преодолевал конкурс – три человека на место.

Конституцию СССР я сдал легко – ведь это была Сталинская Конституция, многие ее статьи я толковал близко к тексту. Память у меня тогда была хорошая, так что прочитав пару раз учебное пособие и саму Конституцию, я многое запомнил, по крайней мере до экзамена.

Но мои друзья из Любомля в проходные не попали, а одного вообще не оказалось в списках. Им было стыдно возвращаться ни с чем. И товарищи начали меня уговаривать вернуться домой, говоря что мне одному будет плохо, говоря, что море – это не мое призвание, что и характер у меня не морской и т.д. Но я не поддавался.

Тогда один из них, Вася Погребец, пообещал мне в Любомле подарить свои часы наручные. Он единственный в классе, у кого они были, чем вызывал белую зависть одноклассников. Послевоенное время – все были бедными, не до часов, была бы еда и уже хорошо. И здесь я, к сожалению, сдался. Это была моя грубейшая ошибка. Но нет худа без добра. В дальнейшей жизни она послужила мне хорошим уроком.

Документы мне долго не отдавали. Секретарь приемной комиссии Таисия Васильевна Жесткова долго допытывалась в чем дело, может кто обидел, может что не понравилось. Я бубнил одно: хочу домой. Вернулись мы в родной город. Ехали поездом тремя или четырьмя пересадками. Денег не было. У одного Васи были деньги. Он купил буханку хлеба, дал нам грамм по пятьдесят, остальное съел сам.

В итоге часы он мне не подарил, зато всем говорил, что все мы не прошли по конкурсу, в том числе и я. Так я потерял мореходку (на год) и часы не приобрел. Потом у меня будут часы и не одни, но до сих пор самые простые я ношу с удовольствием и берегу многие из них.

Начались занятия в девятом классе. Памятуя об уроках вступительных экзаменов и поступления в училище, я стал более серьезно учиться, отказался от набегов с друзьями в колхозные сады, писал стихи, дарил их любимым девочкам. Но более всего занимался чтением книг и газет. Как ни странно, но я следил за международными событиями, читал речи А.Я.Вышинского – министра иностранных дел – на сессии Генеральной Ассамблеи  ООН. Подходил к концу 1949 год.

Брат мой, имея целый букет ранений, в т.ч. два тяжелых, страдал от болей. Ему явно не подходил сырой климат Западной Украины.

В декабре ЦК партии Украины переводит его в г. Берислав Херсонской области на должность председателя райисполкома. В конце декабря мы переехали в замечательный и исторический город на Днепре, откуда казаки «доставали» турок. Название мне перевели как «берег славы». После переезда я заболел – простыл. Холод стоял небывалый – до двадцати пяти градусов. Во время зимних каникул меня лечила знаменитый врач  Мильчевская, у которой выла внучка Светлана Смоляренко.

Вот эта Света вместе с одноклассником Борисом Барулиным пришли меня проведать, а больше – познакомиться с новым учеником. Потом мы все стали близкими друзьями, а в семье Барулиных я стал своим человеком, третьим сыном. У Бори был еще старший брат Владимир. Здесь я иногда питался и даже ночевал. Отец моих друзей был директором педагогического училища, а мать – заведующей райотделом народного образования. Это была удивительно добрая, умная, начитанная, и как теперь сказали бы, классная семья. Здесь я многому научился: и отношениям с людьми, и гуманности, и умению честно служить избранному делу. Отсюда, а также от брата Николая у меня родилась и всю жизнь сопровождала меня любовь к людям, природе, музыке, книгам, к постоянному общению и особенно нежность по отношению к противоположному полу. Уважение к их нелегкой доле в жизни  и, конечно, к семье, к терпимости и взаимоуважению.

По мере изложения своих воспоминаний, я буду обращаться мысленно к этим вопросам и излагать их в свете своих представлений о жизни, работе, досуге.

Школа № 1 города Берислава отличалась хорошей организацией учебы, высокой квалификацией педагогов, их повседневной требовательностью к ученикам, желанием развить наши знания, умения и навыки. Однажды учительница математики поставила моему однокласснику пятерку. А потом вызвала меня и за решение задачи поставила мне четверку. Мой друг Борис Барулин поднял руку и спросил: «А почему так: одному – пять, а другому - четыре?»

Математичка улыбнулась: «Потому, что у одного это предел его возможностей, а у Александра есть еще перспектива более  уверенно и быстрее решать подобные задачи».

Я не обиделся, вспоминая урок, данный мне судьбой на вступительных экзаменах по письменной математике. И в этой школе меня  больше отмечали гуманитарием, и каждый учитель спрашивал, кем я хочу стать, советовали продолжить образование в ВУЗе, желательно, Киевском университете. Однако, судьба и жизнь готовили мне другое предназначение. Я хотел учиться в ВУЗе, но тогда студенту требовалась материальная поддержка. А оказать мне ее никто не мог.

Брат был увлечен советской, а  затем и партийной работой на посту первого секретаря райкома партии. И работал, как тогда было принято, с раннего утра до поздней ночи. Недаром ему и его работе была посвящена огромная  статья с фотографией во всесоюзном журнале «Огонек» за декабрь 1950 года. Я с удовольствием читал ее и показывал друзьям по мореходке, справедливо гордясь своим братом. Жена же его не сильно хотела помочь мне и только спросила, на что я буду жить в Киеве. Я все понял. И перестал мечтать о несбыточном. Тем более, что отец уже был на пенсии, а мать работала свинаркой в совхозе и они, имея еще четверых детей, еле сводили концы с концами.

Учителя пошли к директору, тот обратился к заврайоно  Барулиной Софье Евсеевне, чтобы  я продолжил учебу в десятом классе.  Как мне потом стало известно, Софья Евсеевна записалась на прием к брату как официальное лицо по поводу ремонта школы и попутно попросила за меня. Брат мой ответил ей правильно: «Пусть Шурка (так он меня звал) решает сам».

Ну, Шурка и решил – однозначно: мореходка. Здесь сыграла роль не только романтика моря и кораблей, но и чисто материальная сторона. Ведь курсанты находились на полном государственном обеспечении и могли всецело посвятить себя делу изучения морских (или, как говорили в Х веке, навтических наук).  Я потом опишу, какие преимущества это давало курсантам, снимая с них заботу о бытовых вопросах: общежитие, питание, одежда, досуг и т.д.

Брат одобрил мою мечту, сказав, что мне уже 16 лет. В этом возрасте в его полку уже воевали несколько юношей, один из которых уже учился в нашем мореходном училище. Так что, за себя пора отвечать самому.

С этого момента (это была третья четверть девятого класса) я всецело посвятил себя подготовке к поступлению в училище.  Начал делать интенсивную зарядку, пробежки и утренние купания в Днепре.  Кстати, купальный сезон 1950 года я открыл 12 апреля при температуре воды 12 градусов. Долго, правда, не плавал, десять  метров туда и десять обратно, и бегом домой. Кстати, морякам это полезно. Все в жизни бывает. Нужно уметь выживать в любых условиях.

Забегая вперед скажу, что первым шагом в училище, до начала занятий, тогда была и сейчас сохранилась система сдачи зачетов по плаванию и прыжкам в воду с вышки. Мы сдавали эти зачеты 31 августа. На водной станции в Днепровском затоне № 3 мы плыли по пятьдесят метров. Здесь все было хорошо и по стилям, и по скорости.  Стиля было два – кроль и брасс. Скорость тоже неплохо, но, главное, приплыть нужно было к месту старта. А вот на вышке были проблемы. С трех метров я прыгнул свободно, а вот с пяти метров не смог нырнуть головой, пришлось прыгнуть солдатиком, т.е. ногами вперед. Правда, однокашники посмеивались, но преподаватель физкультуры Ашпис Илья Владимирович приободрил : «Лучше так, чем никак!»

Кстати, при спасении на море со спасательным поясом на груди, так и положено прыгать. Эти зачеты сохранились по сей день. А проводит их мой ученик – судомеханик Джиоев Владимир Сергеевич. Итогами он всегда доволен, а тем, кто не умеет плавать, дается год, чтобы научиться, ибо без этого умения на первую плавательную практику не пошлют.

Copyright © 2003-2022 Вячеслав Красников

При копировании материалов для WEB-сайтов указание открытой индексируемой ссылки на сайт http://www.morehodka.ru обязательно. При копировании авторских материалов обязательно указание автора