Первый курс начался у меня неудачно – по учебе и по здоровью. Все предметы шли хорошо, а вот «технология металлов» не поддавалась, особенно диаграмма сплавов «железо-углерод». Я получил «тройку» за эту диаграмму и ужасно расстроился. А тут еще как назло, случился на перерыве обморок, его потом назвали голодным. Но это будет не совсем правильно. Уже на IV курсе молодая врач Осмоловская, будущая завгорздравом, найдет у меня язву двенадцатиперстной кишки. По иронии судьбы, когда я буду комсоргом училища, мне для подработки дадут педнагрузку, а именно по «Технологии металлов и судостроительным материалам». По той же иронии в 1956 году у меня вырезали язву (резекция желудка) и соседки-старушки сказали моей жене: «Не жилец он у тебя на этом свете», чем вызовут ее горькие слезы и мое, хоть и грустное, но твердое обещание дожить с нею до двадцать первого века (об этом я всегда мечтал), построить дом, вырастить двоих детей и вырастить два дерева. Так и случилось. Сегодня 2009 год, я пережил, к моему глубокому огорчению, свою жену, воспитал двоих сыновей, вырастил на дачах более 50 деревьев и построил два дома.

Однако неурядицы с учебой и здоровьем задели мое самолюбие, но не в сторону улучшения этих человеческих показателей. Я подумал об отчислении из училища и возвращении в Берислав, в свою школу.

Как и положено, написал рапорт на имя начальника и отдал его командиру роты М.З. Рубину. Михаил Захарович воспринял эту бумагу как личное оскорбление:

- Что ты делаешь? Сюда так трудно поступить, а ты можешь учиться и будешь еще отличником.

Он оказался прав. Порвал мой рапорт и сказал:

- Чтоб больше не дурил. А, если кто обидел, скажи, ему не поздоровится.

Взвод эту новость воспринял положительно - мы уже успели сдружиться, и в дальнейшем мы так будем жить, что даже из каникулярных отпусков будем приезжать раньше, чтобы встретиться с друзьями, погулять по городу, позагорать на пляже. Это к слову.

Я взял себя в руки (не боги горшки обжигают!) и учеба пошла, да так, что уже первый семестр я закончил на отлично и, что самое главное, стал помогать товарищам. На самоподготовке со всем классом решали задачи, изучали другие предметы. Я консультировал всех, кто этого хотел, особенно «старичков», которые воевали или уже плавали по морям и океанам. Таких у нас было трое – Яша Квас (28 лет), Юра Ермоленко (26 лет) и Толя Чернявский (23 года).

Юра Ермоленко, в конечном итоге, закончил училище и получил диплом «с отличием». Немного поплавает и будет работать помощником начальника советского Дунайского пароходства в Измаиле. Он был единственным в группе коммунистом и его уважали однокашники, как опытного наставника.

Толя Чернявский успешно закончит училище, будет плавать, отдаст морю часть своей жизни.

И только помощь Яше окажется ненужной. Он отчислится по собственному желанию из-за трудностей в учебе, так и не преодолев математики, химии, физики. Самый старший, он был и самым добрым советчиком. И мы его искренне жалели, а я занимался с ним не только на самоподготовке, но и по ночам.

Когда пошли по всем предметам пятерки, я стал популярным в среде курсантов. Даже старшекурсники приходили посмотреть на «вундеркинда» - тогда уважали успешных ребят.

В процессе учебы нас приучали нести службу наряда. А вот эту работу я не любил. И не потому, что не хотел дежурить или чистить картошку, а потому, что наряды отрывали от учебы, от занятий. И тут мне помог командир роты. Он заявил на собрании группы, что раз я многим помогаю – это и будет служба нарядов. Класс с этим согласился. В наряды меня будут ставить, но потом, уже на четвертом курсе и то «дежурным по училищу», т.е. на офицерский пост. Это по указанию капитана первого ранга Карандасова Петра Лукьяновича, которому нравилось, как я четко и грамотно рапортовал приходящим на работу начальникам. И честно нес службу.

Надо сказать, что тогдашние мореходки Союза жили строго по распорядку дня. Это дисциплинировало курсантов, приучало к жесткому режиму учебы, работы, да и всей жизни. Одной из сложностей морской жизни есть монотонность труда моряков. Сон – вахта – прием пищи – личное время, опять вахта и так изо дня в день весь рейс, а рейсы были по шесть, десять и даже двенадцать месяцев. Эту сложность помогала преодолевать привычка жить в режиме еще во время учебы. А распорядок дня был таков: подъем в шесть часов утра, двадцатиминутная зарядка на улице в любую погоду, кроме сильных морозов и метелей. Затем уборка постели, умывание, бритье, одевание и построение на завтрак. Завтрак в семь часов утра. После завтрака опять построение на подъем Государственного флага и развод на занятия. На утреннем построении объявлялись приказы, распоряжения, планы мероприятий: соревнований, концертов, конкурсов и т.п.

Пока мы учились в двадцатой школе, обедали там же в столовой, расположенной в подвале. Обедали в две смены, первая смена после пятого урока, а вторая после шестого. Первая смена потом еще училась один урок. Всего было шесть уроков или, как сейчас говорят, три пары. Но у нас тогда не было пар, были уроки, как в школе. После занятий и обеда опять было построение, по завершении которого, курсанты направлялись на хозяйственные работы, на подготовку к службе нарядов. Остальным давалось два часа свободного времени. Свободное – это не значит выход в город. В это время мы делали стирку, ремонт одежды, подшивку к морскому галстуку (их курсанты называли «слюнявчики» и, кстати, очень не любили), белых воротничков, надрайку пуговиц и блях мелом или (класс «люкс»!) пастой ГОИ.

Можно было почитать книгу, сделать уроки, пойти в спортивную секцию или кружок, которые тогда работали исправно и регулярно. В 18 часов начиналась самостоятельная подготовка (три урока) к завтрашним занятиям, к контрольным работам и т.д. Во время самоподготовки в один из перерывов был ужин. После ужина и самоподготовки был, так называемый, вечерний моцион: умывание, глажка, стирка носков, чистка зубов и, наконец - о, благодать! – долгожданный отбой. Сон был крепок, как у всех молодых людей. На сон отводили 7,5 - 8 часов. Многим не хватало – засыпали во время зарядки и даже на уроках. У меня этой проблемы не было. Под звуки нудные трубы и громкого вопля дежурного «Подъем!», я вскакивал, натягивал рабочие брюки (спортивных костюмов тогда не было) и бежал на зарядку. Вставал с радостью, потому что впереди был завтрак, а есть всегда очень хотелось.

Зарядку мы делали под звуки училищного духового оркестра, которым много десятков лет руководил известный в городе капельмейстер (его ласково курсанты называли Капельдудкин) Исаак Абрамович Капуллер. Его все любили, ему дозволялось все - и хлопок ниже поясницы за провинность, и ласковое нецензурное словечко – никто не обижался. Зарядкой руководили преподаватели физкультуры (их тогда было двое), чаще всего Илья Владимирович Ашпис, или курсант-спортсмен старшего курса, специально подготовленный. Подчеркиваю, зарядка была в любую погоду, но когда шел снег или сильный дождь, то вместо зарядки была пробежка вокруг квартала для всех или вокруг парка для особо закаленных, ибо расстояние это было достаточно приличным. Для тех, кто продолжал спать, была страшилка в виде начальника строевого отдела капитана первого ранга В.Н.Гудкова, или заместителя начальника училища по военно-морской подготовке капитана первого ранга П.Л.Карандасова. Он жил возле кинотеатра имени Коминтерна и через садик Карла Маркса (сегодня Потемкинский сквер) незаметно подходил к экипажу.

Служба уже знала его методу. Сразу перекрывали все три выхода из экипажа и все проспавшие строились на первом этаже. Без ругани и крика, как иногда было принято в армии, переписывались все виновники «торжества», из которых формировались бригады по заготовке дров на отопление или соломы для матрацев, или просто для выполнения различных ремонтно-хозяйственных работ.

Мне, к счастью, и всей нашей группе это не грозило. Юра Ермоленко, Толя Чернявский в труде «на благодарность» своевременно выводили весь взвод на зарядку. Это было лучше, чем выполнять задания по выходным и праздничным дням. Особенно было трудно старшекурсникам, у которых были девушки, а на свидания к ним по субботам и воскресеньям провинившиеся курсанты не увольнялись.

Очень мне полюбились ритуалы подъема Государственного флага в восемь утра. Курсанты выстраивались строго по ранжиру. Дежурный и дневальный по корпусу курсанты стоят у мачты с принайтовленным к фалу флагом. Ровно в восемь часов по Москве

раздается команда дежурного по училищу: «Училище, смирно! Государственный флаг СССР поднять!» Под звуки трубы и четырехкратное отбитие парных склянок (четыре двойных удара в рынду) флаг медленно устремлялся вверх и останавливался под гафелем. Поясняю не морякам:

- Одна склянка – один двойной удар в рынду. Соответствует одному часу, пяти, девяти, тринадцати, семнадцати, двадцати одному часу.

- Две склянки соответственно двум, шести, десяти, четырнадцати, восемнадцати, двадцати двум часам и т.д. То есть 8 утра – четыре склянки. Полчаса отбивается одним односторонним ударом.

«Вольно!» – командует дежурный. Рабочий день начался. Подается команда: «Произвести проверку наличия курсантов и соответствие формы одежды, объявленной на сегодня!».

Старшины групп проверяют, все ли в строю, опрятность одежды и докладывают старшине роты, а последний – командиру роты. После чего следует команда: «Командирам и старшинам развести личный состав на занятия согласно расписанию». Здесь я оговорюсь, что в праздники Государственный флаг поднимали под Гимн Советского Союза, исполняемый духовым оркестром училища.

Занятия проходили в аудиториях, оборудованных столами и табуретками. Лабораторий и кабинетов практически не было. Не было и стекол в окнах. Их заменяли стеклянные литровые и поллитровые банки, соединенные между собой известковым раствором. Они слабо пропускали свет, поэтому и зимой и летом аудитории освещали электролампочки.

Справедливости ради, скажу, что стеклянные окна были вставлены везде к концу 1951 года. После войны все было дефицитом. Даже форма одежды. Почему ее наличие и состояние тщательно проверялось? Во-первых, чтоб не было хищений, а, во-вторых, отдельные молодые люди продавали ее элементы, чаще всего суконные парадные брюки и ботинки, как рабочие (их курсанты называли «гады»), так и парадные. Продавали, чтобы иметь деньги на выпивку (это реже), на курево и на девчат, чтобы водить в кино, и угощать мороженым и конфетами. Выручали тогда за форму целое состояние: брюки стоили сто рублей, ботинки – сто двадцать. Училище выдавало продавшему курсанту новые, вычитая месячную стипендию – 50 рублей. С «продажей» формы, хотя такие случаи были редки, ее все любили, иногда возникали и серьезные проблемы. Забегая вперед, расскажу такой случай. У курсанта-судоводителя Ванденко Олега пропали брюки! Поиски ничего не дали. Кстати, кражи тогда в нашей среде были редко, а разоблаченные жестоко преследовались. Через неделю Олег увидел брюки на родном отце, капитане пограничной службы Павле Ивановиче. Он легко определил свое имущество, так как нам рекомендовалось внутри помечать известью все вещи.

- Батя! Откуда у тебя эти брюки?

- Да, в воскресенье купил на рынке.

А рынок был недалеко на территории соседнего парка имени Ленинского комсомола.

- Кто ж тебе их продал?

- Курсант не русской внешности.

- А живого узнаешь?

- Конечно!

Утром до построения Олег обратился к капитану первого ранга П.Л.Карандасову и к замполиту училища Г.С.Шевченко и рассказал суть дела. Нужно было выявить вора и немедленно отчислить его из училища, дабы избежать возможного самосуда курсантов. А такие случаи были в училище.

В 1951 году группа курсантов судоремонтного отделения, в которой было много пропаж, установила негласную слежку за подозреваемыми. Один из них попался на горячем – в момент выброса из окна трех пар обуви своему городскому товарищу. Его тут же задержали и пытались выяснить, когда и что он крал. Но тот упорно твердил, что это был не он. Тогда озлобленные товарищи взяли его под белы ручки и по команде Феди Талдыкова легонько столкнули прямо с балкона старшинского кубрика. Падение закончилось тремя травмами, но виновник, слава Богу, остался жив. Суд признал виновным Талдыкова и приговорил его к одному году заключения в местной тюрьме. Вора курсанты заставили отчислиться, объявив ему абсолютную обструкцию.

Так вот, заместитель начальника попросил отца Олега придти в обед в училище и на построении опознать шкодника. Но потом передумали, ибо опознание вызвало бы ажиотаж.

Отца усадили возле окна в кабинете Карандасова, а прямо под окном был вход в подвал здания, в столовую. За стулом, на котором сидел отец Ванденко, стояли старшины рот судоводителей, судомехаников, судоремонтников. И когда дежурный во дворе скомандовал: «По одному справа в столовую марш!», строй сдвинулся – пошли судоводители. Павел Иванович и старшины напряглись, но виновника не обнаружили. Пошли судомеханики. И тут Ванденко-старший сказал: «Вот он!». Старшина прокомментировал: «Это мой курсант Нигматулин!».

- Все свободны! Никому ничего не говорить. Курсанта не трогать, завтра будет приказ об отчислении Нигматулина из училища.

Это было ошибкой двух заместителей начальника училища. Этой же ночью три курсанта-судоводителя во главе с Олегом Ванденко подняли с кровати виновника, вывели его во двор «поговорить». «Поговорили» так, что дежурная служба вызвала «скорую помощь».

Естественно, медики тут же оповестили милицию. Последняя, после непродолжительного разбора, поставила условие: вора не отчислять по его просьбе, а виновников разборки наказать властью начальника училища, а Олега Ванденко, как организатора, из училища отчислить. Олег очень хорошо учился, был дисциплинированным, обязательным курсантом, много читал, играл в футбол, его портрет красовался на Доске Почета «Лучшие курсанты училища».

И начальник училища принимает соломоново решение. Виновника события лечить и учить, а Олегу и его друзьям объявить по строгому выговору. В общем, и волки сыты, и овцы целы.

Скажу, что до выпуска большинство курсантов с вором не общались, а Олег Ванденко потом вырос до капитана легендарного барка «Товарищ», до представителя Минморфлота СССР на судостроительных верфях Польши, где нам, т.е. высшим мореходкам Советского Союза (Ленинград, Одесса, Владивосток), поляки строили три парусника «Мир», «Дружба», «Надежда» и Олег Павлович был официальным наблюдателем у судостроителей. С 1986 по 1995 годы Олег Ванденко работал начальником нашего училища. И я о нем еще скажу много хороших слов.

Кстати, второй или первый обидчик воров – Федя Талдыков после тюрьмы закончил училище, работал на Одесских судоремонтных предприятиях. И, как показала жизнь, работал хорошо, как и надлежало трудиться выпускникам легендарной мореходки.

Такие были истории. К сожалению, в будущем, особенно в годы Горбачевской перестройки и независимости Украины, воровство в среде молодежи не уменьшилось, но предметами вожделения молодых вороватых юношей будут уже хорошие часы, магнитофоны, и особенно мобильники.

Считал и считаю, что ворам, наркоманам и просто хулиганам на флоте просто не должно быть места. Ведь в рейсе на судне все каюты открыты (кроме стоянок в портах африканских или арабских стран). А любая пропажа моряками воспринимается очень болезненно. Вот, почему таких курсантов нужно отчислять незамедлительно, как профессионально непригодных людей.

Но вернемся к построениям. Их, обязательных, было еще два. Одно - после занятий и обеда, и второе – вечером, перед самоподготовкой.

Служба нарядов строилась в 17.00 часов на развод. Смена вахт и дежурств происходила по всем постам в 18.00 часов. Построения на спуск Государственного флага никогда не проводились. По традиции на судах и на берегу флаг опускают сразу после захода солнца – в темноте он не виден.

Дежурный по училищу или вахтенный штурман на судне подают команду: «На флаг, смирно! Флаг спустить!». Флаг быстро опускается и переносится в сейф дежурного по училищу, где он хранится до утра.

На всех построениях ротных (курсовых) объявлялись:

- списки заступающих в наряд;

- поощрения и наказания;

- списки увольнений в субботу и воскресенье;

- поручения и другие вопросы внутренней жизни.

После построения в праздничные дни, училище выходило полным составом, кроме дежурно-вахтенной службы, на парад. Это было дважды в году – на 1 Мая и на 7 ноября.

Парады я, да и все курсанты, очень любили. Во-первых, мы были не прочь покрасоваться перед горожанами и трибунами. Во-вторых, после парада, если наши колонны (парадные расчеты) хорошо проходили (а так и было), всем объявлялась благодарность и увольнения на все дни праздника. Это увольнение касалось курсантов, у которых были родители или родственники в Херсонской области или близлежащих городах: Николаеве, Одессе, Измаиле, в Крыму и т.д.

На построении после парада строго по ритуалу торжественно уносилось знамя училища. Причем, знаменоносцы с эскортом из автоматчиков, а позднее из палашистов, проходили вдоль всего строя по внутреннему периметру и заносили знамя в учебный корпус на его штатное место. На старших курсах мне доводилось участвовать в эскорте и в качестве знаменоносца. А вообще-то знамя несли старшекурсники – участники войны с орденами и медалями на груди с хорошей строевой выправкой.

После оглашения увольнения некоторые сразу устремлялись на вокзалы ехать домой, а большинство шли в столовую на праздничный обед, где вкусная пища принималась под музыку духового оркестра. Вот тут Капуллер особенно услаждал наш слух морскими мелодиями и маршами.

Когда я был курсантом, парады проводились по улице Ленина мимо зданий обкома и горкома партии и облисполкома, где сейчас находятся наши городские музеи. А уже с начала 60-х годов парады и демонстрации были на площади Свободы и проспекте Ушакова.

С конца 60-х годов добавилась еще одна торжественная страница: мы стали участвовать в Парадах Победы 9 Мая, которые и сегодня проводятся на Площади и берегу Днепра у Могилы Неизвестного Солдата.

Как известно, в Херсоне есть две мореходки: наша старейшая и рыбная, существующая с 1952 года. Так вот, мы всегда соревновались – кто лучше пройдет.

Эту оценку давали руководители местных партийных и советских органов и гости, стоявшие на трибунах. Мы лучше ходили не потому, что были умнее или красивее рыбников, просто у нас был военно-морской цикл и строевая подготовка.

Кроме того, у нас был и свой праздник – 5 марта. В этот день в 1944 году Верховный Главнокомандующий И.Сталин подписал Постановление Государственного комитета обороны о создании в стране сети закрытых учебных заведений – высших мореходных и мореходных училищ подготовки специалистов для планируемого уже тогда роста морского транспортного флота. В Постановлении указывалась и наша Херсонская мореходка.

Кстати, Постановление было принято за восемь дней до освобождения Херсона от немецко-фашистских захватчиков. Через год, памятуя о важности морского образования страны народный комиссар водного транспорта папанинец Ширшов своим приказом установил для мореходных училищ 5 марта праздничным выходным днем!

Этот день в училище отмечался особым образом. 3 и 4 марта после занятий проводились соревнования по различным видам спорта, конкурсы художественной самодеятельности, технического и литературного творчества, стенгазет и плакатов.

Вечером 4 марта проходило торжественное собрание в честь нашего праздника. На собраниях кроме традиционного доклада и концерта, объявлялись и награждались победители соревнований и конкурсов. В основном, это были грамоты и продукты, предметы бытового обихода. Но мы радовались и этому.

Утром 5 марта торжественное построение, вынос знамени училища на плац, подъем Государственного флага, оглашение приказа начальника училища о поощрении курсантов-отличников, старшинского и командирского составов и сотрудников учебного заведения. Затем было главное мероприятие – строевая прогулка по городу под духовой оркестр и с песнями, которые мы так любили петь – «Бескозырка», «В гавани, далекой гавани пары подняли боевые корабли»… Маршрут прогулки пролегал:

училище – улица Суворова до кинотеатра имени Павлика Морозова – улица Горького – проспект Ушакова (тогда Говарда) – училище. Иногда он незначительно менялся, в зависимости от времени и погоды.

Кстати, первый и второй курсы носили бескозырки, ленты которых лихо развевались в строю, даже при незначительном ветерке. А старшие – третий и четвертый курсы – уже надевали мичманки (фуражки) и двубортные шинели. Вот почему мы лихо маршировали и с удовольствием пели:

Бескозырка – ты подруга моя боевая

И в решительный час, и в решительный день

Я тебя, лишь тебя надеваю,

Как носили герои – чуть-чуть набекрень!

После нас старшекурсники подхватывали эстафету и басами запевали:

Эх, в гавани, далекой гавани

Пары подняли боевые корабли

На полный ход. Уходят в плаванье

С Кронштадской гавани,

Чтоб стать на страже Советской земли!

Потом мы пели шуточную «Маша! Иду я в моряки!». Причем часто, вместо «Маша» с небольшой паузой половина строя кричали «Дуня! Иду я в моряки!».

После песен включался духовой оркестр и под его бравурную музыку мы, высоко подняв головы, продолжали шествие по городу. По бокам строя нас сопровождали вездесущие местные мальчишки, а по тротуарам стояли и ласково провожали нас взглядами жители города и, конечно, девушки, которых в нашем городе было очень много, причем необычайно красивых. Девушки выискивали взглядом знакомых парней и приветствовали их ручкой.

Город любил мореходку и с удовольствием усваивал наши традиции, ценил нашу дружбу и дисциплину, гордился нами. Вот почему в наше училище был всегда большой конкурс: от трех человек на место в 50-е годы до 30-40 человек в семидесятые. Но об этом попозже.

А сейчас мы идем в училище, где на построении заместитель начальника по военно-морской подготовке принимал рапорт строевого отдела и произносил: «Благодарю за службу, товарищи курсанты!». Строй громогласно отвечал: «Служим Советскому Союзу!». Далее торжественно выносилось знамя училища.

А в клубе начинался концерт художественной самодеятельности, а затем шли танцы, на которые с большим удовольствием приходили местные красавицы. Концерты были классные - с юмором, песнями и плясками. Особой популярностью пользовалась танцгруппа судоводителей, которая кроме мастерски исполняемого «яблочка», выходила в тяжелых рабочих ботинках с черными носками и белых юбочках, и талантливо, под хохот всего зала, исполняла танец маленьких лебедей из балета Чайковского. Это было потрясающее зрелище.

А танцы начинались популярным в те годы курсантским вальсом:

Пробегут месяца и недели,

Из училища, выйдя на флот,

Наш курсант в офицерской шинели

Корабли по морям поведет!

И припев:

Вальс свой танцуя,

Курсант не забудь:

Труден, суров и опасен твой путь.

Море люби, море – твой дом,

Помни о судне и ночью, и днем!

Где бы ты ни был – помни всегда:

Палуба судна – родная земля!

Честь моряка не роняй никогда,

Честь моряка – это флаг корабля!

Так мы воспитывались в духе любви к морю, к судну, к друзьям. Говорят, что стихи и музыку этого вальса написал курсант Одесской высшей мореходки Алексеев, ставший впоследствии завкафедрой, а потом и начальником судомеханического факультета. Не знаю, как в других мореходках, но на Юге «курсантский вальс» звучит частенько.

Были у нас и очень талантливые певцы – исполнители морских, военных и лирических песен. На втором курсе (я был на первом) учился Саша Яковлев с потрясающим баритоном. Как он пел! Однажды нас везли на сельхозработы в трюме баржи и он нам всем, а нас человек четыреста, пел залихватскую «Не оставляй, моряк, руля!». А на одном со мной курсе у судоводителей учился Алик Лазебный с богатейшим тенором, исполнитель лирических песен. На городских конкурсах они всегда выходили победителями или были призерами. А помню, что из Одесской консерватории приезжали люди их послушать и пригласить к себе на учебу. Не знаю, что им сулили, но морю и флоту они не изменили. Хотя, как знать, может быть они бы стали более знаменитыми певцами, чем моряками!

Кстати, Алик Лазебный жизнь плохо кончил. Загубила его популярность. После каждого концерта или пения в кругу друзей ему наливали или приглашали «отметить». Втянулся, выпивка стала неотъемлемой частью жизни, а голос постепенно садился. С флота его списали, он плавал в Новороссийском пароходстве, много бичевал. Моряки по старой памяти немного подкармливали и подпаивали. Жизнь кончилась бомжеванием. Умер он, как говорят, во цвете лет. Его судьбу повторяли и другие талантливые ребята. Так что свои способности раскрывать нужно, но и себя в руках держать тоже надо.

А вот Саня Яковлев молодец! Он учился на судоремонтном отделении и на работу был направлен на Одесский судоремонтный завод. Отработав положенное, вернулся в Херсон, женился и осуществил давнюю мечту – уйти в море на судне. Для этого он закончил заочно судомеханическое отделение, получил диплом механика и попал на флот сначала мотористом. Потом долго плавал механиком. Везде его любили и берегли. Да он и сам не страдал желанием поднимать настроение спиртным. Выйдя на пенсию, стал работать на заводе в Херсоне и никогда не забывал свою «альма-матер». Он частый гость училища, активный участник всех праздничных концертов. До глубокой старости сохранил в душе романтику и песни о море, и хорошо их исполнял. Упрашивать его не надо было. Звонок, намек и в заданный час он был на сцене и к вящему удовольствию курсантов пел старые и новые песни о море и моряках, о морской службе и дружбе. Сейчас, правда, уже не поет – сердечко стало подводить, боязно стало напрягаться.

Но Саша истинный моряк. Как только хорошо себя чувствует, едет в центр города в родную мореходку и навещает старых друзей и с удовольствием проводит классные часы в группах, делясь богатейшим жизненным и флотским опытом. И таких выпускников, и не только певцов, у нас много – о них речь еще впереди.

Но вернемся в сентябрь 1950 года. Мы, группа новобранцев из ста пятидесяти человек, по шестьдесят судоводителей и судомехаников и тридцать судоремонтников, только что по команде «Смирно!» провожали взглядом Государственный флаг, который плавно скользил под гафель (гафель – это прикрепленный к мачте, под углом, брус-рея) к вершине мачты, стоящей во дворе училища.

Потом был приказ о нашем зачислении и о начале занятий, знакомство с классным руководством и командирами. А за день до этого, т.е. 31 августа, с нас сняли все размеры на морскую форму и обувь. После окончания построения мы пошли на склад и согласно ведомости получили комплект рабочей одежды, в которую тут же и переоделись. Особенно всем понравились форменные воротнички и бескозырка, на ленточке которой золотом было начертано: «Херсонское мореходное училище ММФ СССР». Мы были неописуемо рады этому событию. Еще малыши, а уже моряки! Мечта сбылась! Тогда нам, большинству было по 14 – 16 лет, прием осуществлялся на базе семи классов. У меня до сих пор сохранилось это чувство: море начинается с формы и с бескозырки. Сейчас, правда, бескозырок нет. Сейчас курсанты носят фуражки. А жаль.

Налюбовавшись собой и представ пред очи командира роты, который осмотрел каждого, проверил, чтобы в кармане каждого был носовой платок, и скомандовал: «Всем на занятия!».

По коридорам здания (теперь это школа-гимназия № 20, в которой, кстати, когда-то учились академик Тарле и писатель-маринист Борис Лавренев) мы прошли и заняли места за столами своих аудиторий. Тогда не было кабинетной системы, из наглядных пособий были только немногочисленные плакаты, сделанные курсантами-предшественниками и самими педагогами. Поэтому аудитории закреплялись на постоянной основе на курс обучения, а плакаты хранились в преподавательской и их приносили или дежурный по группе, или сам педагог.

Первый урок не был предметным. Его проводили командир роты и классные руководители. Командир роты учил нас докладам преподавателю и старшим начальникам, объясняя как становиться «во фрунт», когда встречаешь педагогов и начальство, преподнес первичные навыки внешних взаимоотношений, правила ношения, стирки и глажки формы одежды, ознакомил с обязанностями и правами курсанта, изложил основы техники безопасности в учебном заведении, попросил записать фамилии, имена, отчества руководителей училища, специальности, отделов и служб.

Рубин Михаил Захарович, наш командир, воевал, имел много наград, которые сегодня были на его груди в честь начала нового учебного года. Вначале он представился нам, говорил очень громко, четко, требовательно и осмысленно. Это уже потом окажется, что за внешней строгостью скрывается широкая и добрая душа, любовь к нам, детям, к чистоте, порядку, соблюдению формы одежды, опрятности.

Мы потом полюбим его и будем безмерно ценить и уважать его, и, как говорится, не подводить его своим поведением.

А потом начались уроки предметные. Как и в школе, мы изучали математику, физику, химию, историю, географию, язык и литературу, английский язык, черчение, военно-морскую подготовку (ВМП), технологию металлов. Новыми и интересными были предметы военно-морской подготовки, технология металлов и судостроительные материалы.

При этом на первом курсе военно-морская подготовка заключалась в изучении общих армейских и флотских уставов, а также основных аспектов общей строевой подготовки и выправки.

Это потом мы будем учить корабельные энергетические установки, корабельное вооружение, в том числе торпеды и мины, артиллерию и т.д. Это потом у нас у каждого будет секретный конспект, которые дежурный по классу брал на урок и сдавал в конце урока в секретную часть военно-морского цикла, при этом в каждой тетради проверялось наличие всех пронумерованных листов. Так учили нас бдительности и сохранению воинской тайны.

Военно-морскую подготовку на первом курсе вел у нас капитан третьего ранга Лезгин Лев Евлампиевич, который со второго семестра стал нашим классным руководителем в группе 1СМО «Б», т.е. первый курс судомеханического отделения, группа «Б». Это был жизнерадостный офицер, с большим объемом воинских общих знаний, образованный и культурный человек, спортсмен, кандидат в мастера спорта по боксу. Это он меня во втором семестре будет учить и тренировать в секции бокса. Я был худым и, как теперь говорят, жидким юношей, физически не очень развитым. А надо сказать, что в те годы курсанты мореходки соперничали с парнями с «Забалки» и «Военного» (районы города) и дела частенько доходили до физических столкновений, в основном, из-за девчат. В столкновениях часто побеждала организованная курсантская масса. Вот почему гражданские ребята иногда отлавливали курсантов по-одиночке в увольнениях и просто избивали, особенно младшекурсников.

Однажды в апреле 1951 года я прохаживался по улице Суворова. Ко мне подошли человек пять крепких парней, спросили из какой я мореходки. Я ответил. Они сбили меня с ног, попинали лежачего ногами и побежали по Спартаковскому переулку в сторону театральной площади. Кто-то из прохожих подозвал шедших сзади двух курсантов старшего курса. Те подошли ко мне, спросили, куда убежали обидчики и запомнил ли я их. Я ответил, что помню, и показал куда они скрылись.

- Бегом за нами! – скомандовал мне курсант четвертого курса судоводительского отделения Шварцман. Выскочив на площадь, мы их увидели.

- Это они? – спросили старшекурсники (кстати, оба боксеры).

- Они!

- Вы за что малыша обидели?

- Он мешал нам идти по Суворовской! – отвечают.

- А вы нам мешаете сейчас, - сказал Щварцман и двумя ударами уложил обоих на месте. Трое других сбежали.

- Гуляй спокойно, пацан. Больше они тебя не тронут!

И пошли себе дальше. Оба они потом станут капитанами Дальневосточного пароходства, а портрет одного из них, Шварцмана, будет опубликован в 70-х годах на обложке центрального морского журнала «Вымпел».

Я это к тому рассказываю, что в 50-е годы прошлого века «дедовщины» не было и в помине. Наоборот, старшие помогали младшим, учили их правильному поведению, выручали и спасали в сложных ситуациях. В-общем, поступали как старшие братья.

Об этом случае узнал и мой классный руководитель, который вел в училище секцию бокса. Он сам заставил меня ходить на секцию, уделял много внимания вопросам защиты от ударов и ответным действиям. Через год сказал: «Ты готов давать сдачи обидчикам». К счастью, его наука, если не считать прибавившейся силы, мне потом в жизни так и не понадобится. Я человек миролюбивый, ни на кого не нападал, да и на меня, к счастью, никто больше не нападал.

Но горечь обиды сохранилась на всю жизнь, как и благодарность моим защитникам.

Не знаю почему, но потом я буду как воспитатель и учитель сталкиваться с вопиющими фактами «дедовщины».

Например, старшекурсник просит салагу переписать ему конспект, убрать за него коридор или туалет, покараулить, пока они, старшекурсники, выпьют и покурят в кубрике.

Взимали также деньги с молодых:

- продавали кирпичи по рублю за штуку для строительства бытового комбината;

- собирали деньги, кто сколько даст, на памятник лейтенанту Шмидту (это имя носит училище с 1970 года);

- посылали за водкой, закуской и сигаретами. Если посыльный попадался, то не имел права выдавать поручителя, а должен был брать вину на себя.

Такие другие штучки вытворяли некоторые старшекурсники. Будучи замполитом, я всегда был сторонником жестких мер против таких категорий нарушителей, как дедовщина, воровство, наркотики. Все три составляющие не приемлемы для моряков, для морского стиля жизни, когда друг – «третье плечо», когда каюты открыты у всех членов экипажа и когда наркомания может причинить непоправимый вред судну, грузу и здоровью моряков.

Учился я все годы с большим желанием и даже с удовольствием. В основном, сидел за конспектами и учебниками. Главным развлечением было кино, в дни увольнений, конечно, при наличии денег; и книги, газеты, журналы. Девчонки мне очень нравились, но я их стеснялся. Не знал, о чем с ними говорить, на какие темы, как себя вести. Достаточно сказать, что первый раз на танцы в училище меня привели одноклассники. Это случилось только на третьем курсе в конце первого семестра и мне было уже почти девятнадцать лет. Но об этом позже.

Стимулом к учебе было только желание побольше знать, лучше все понимать и не выглядеть плохо в глазах учителей, большинство которых я обожал. Я любил, когда учителя мне говорили – молодец! Так держать! Вникай глубже! Сегодня хорошая учеба, завтра – успешная работа. Эту фразу любил повторять завуч училища Романов, он же преподаватель теоретической механики, но она не всегда оправдывалась. Я знавал десятки наших лучших выпускников-отличников, судьба которых не сложилась, и их глубокие знания остались нереализованными, то ли в силу обстоятельств внешних, то ли в силу своих личных качеств, то ли семейных обстоятельств.

Я позднее опишу суть морской профессии, ее трудности, и скажу, что не каждому по плечу судьба моряка. И для начала нужно было хорошо учиться. Об этом говорили и мои классные руководители и командир роты, и все преподаватели, искренне желавшие сделать из нас настоящих моряков – развитых, умных, интеллигентных, оптимистичных, общительных, обязательных, быстро мыслящих и быстро принимающих решения, трудолюбивых, стойких, благородных людей.

И нам очень хотелось стать такими, чтобы тобой могли гордиться Отечество, учителя, семья, предки и потомки, и, главное, окружающие коллеги. Таков и был мой курс: учеба и самовоспитание, познание и радость общения, верность дружбе и любви, уважение к людям, формирование характеров и взглядов, умение преодолевать трудности и не хныкать. А радоваться хорошему и несильно переживать в случае неудач и многое-многое другое.

Но как я не старался, первый семестр первого курса закончил с одной четверкой по технологии металлов, уж очень мне не давалась диаграмма состояния сплавов «железо-углерод» (сталь и чугун), особенно не понимал я суть составляющих: ферриты, ледебуриты, перлиты, цементиты и т.п.

Кстати, потом я это все хорошо пойму, когда начну преподавать в училище свой первый предмет – технологию металлов. По этому же предмету, учась в Одесской высшей мореходке, у доцента Педаховского я получил твердую пятерку и большую похвалу.

А на защите диплома комиссия отметит мои серьезные знания не только по судовым турбинам, котлам и дизелям, но и по конструкционным материалам. Все зависит от подхода. Когда готовишься к ответу – один подход – знать и выучить. А когда стоишь у доски и объясняешь курсантам тему урока, нужно не только самому все знать, но и вложить в их головы эти знания, так объяснить, чтобы даже не возникало вопросов. Здесь уже нужно не поверхностное знание предмета, а глубина твоего проникновения в него и умение излагать эти знания доходчиво, четко, грамотно, без заглядывания в конспект или книгу. Этому меня научили мореходские учителя: Ларионов Иван Данилович, Зубков Борис Николаевич, Грецов Геннадий Григорьевич, Воловник Головник Екатерина Павловна, Забалуев Владимир Петрович, Романов Александр Николаевич, Сазанов Геннадий Николаевич, Ашпис Илья Владимирович, Карандасов Петр Лукьянович, Гудков Владимир Николаевич, Кривошея Иван Захарович, Лезгин Лев Евлампиевич, Рубин Михаил Захарович и многие-многие другие.

Первый курс означал для нас не только первый шаг к профессиональным знаниям, но и путь к самодисциплине, выполнению распорядка дня от подъема до отбоя, умения обслуживать себя – стирать, гладить, пришивать пуговицы и воротнички, укладываться в режим, уметь подчиняться и быстро и качественно выполнять приказы и поручения, самостоятельно и быстро принимать необходимые решения (качество так необходимое любому моряку, особенно капитану или старшему механику). И должен сказать, большинство из нас хорошо усвоили эти навыки, за исключением того, что я так до конца жизни и работы в училище не научился быстро принимать решения, касающиеся судьбы человека: то ли курсанта, то ли сотрудника. Здесь у меня постоянно были сомнения в реализации любого предложения, касающегося то ли отчисления человека из училища, то ли его наказания. Причем сомнения всегда были в пользу курсанта. Я научился задавать вопрос – если не мы воспитаем, ток то кто? Родители, как правило, далеко, сам человек не в силах изменить себя, а мореходка, ее внутренние традиции приходить на помощь всем, даже разгильдяям, хорошо срабатывала.

Тем более в мореходках сложился уникальный кадровый состав: классные руководители, командиры рот, военно-морской цикл, политико-воспитательный отдел, руководство отделения, общественные организации, командование училища - и все они работали во имя нас, курсантов. Причем работали добросовестно, постоянно, качественно, с большой внешней энергией и внутренней убежденностью, потребностью. А, может, это и не плохо было подвергать все сомнению будущему преподавателю и воспитателю мореходов. Ведь сколько было сформировано судеб, скольким парням оказана помощь в том, чтобы преодолеть себя.

Тем более, что в мореходке всегда преобладал дух взаимопомощи и взаимоуважения, который, безусловно, привносили педагоги и курсанты, особенно участники войны. Их было много, человек двадцать, с орденами и медалями, и все, что они делали и говорили, служило нам ярким примером для их уважения и подражания. Этих ребят я помню и по сей день. Это Владимир Казначеев, Алексей Кошелев, Сергей Нечитайло, Владимир Кольчугин Алексей Балабай и многие другие.

Чем мне запомнился первый курс? Занимались мы недолго – только первую неделю сентября. А затем нас, первокурсников и второкурсников начали снимать с занятий по две группы и направлять на восстановление разрушенного войной главного здания учебного и административного корпуса (ныне главного здания по проспекту Ушакова, 14). Дело в том, что училище занимало здания и постройки нынешней двадцатой школы-гимназии, а городские власти требовали от командования и министерства морского флота скорейшего освобождения зданий. Город рос, строился, возрождался, детей становилось больше, школ не хватало. А мореходка неплохо финансировалась, но строителей не хватало. Они нужны были везде, на всех многочисленных строительных объектах нового областного центра Украины.

Наша группа «Б» механиков попала в первый призыв – мы помогали строителям с 9 сентября по 5 октября. Занятий в эти дни не было. Сейчас бы ребята радовались, а мы с нетерпением ждали продолжения уроков.

Я попал в бригаду, которая возводила угловую башню здания с оставшегося второго этажа на третий (до войны здание было двухэтажным). Моя задача – подвозить на тачке по стене башни бутовый камень, поднимаемый другими курсантами с земли на второй этаж. Башня, как и все стены, была почти метровой толщины, так что, когда рабочие кричали «скорей!», можно было и пробежать по стене.

В одну из таких пробежек я споткнулся и загремел на землю вперемежку с камнями и тачкой. Слава Богу, внизу была мягкая земля, а удар пришелся на пятую точку. Так что я сильно не пострадал. Кроме двух-трех царапин да испуга, ничего не было. Да и испугался я не от падения, а от набежавшего вдруг, откуда ни возмись, начальства: и строительного, и училищного. Меня срочно отвезли телегой (из транспорта в те годы в училище была только лошадь с возницей, дядей Гришей, о нем попозже) в санчасть, располагавшуюся в общежитии по улице Комсомольской, дом два (сейчас здесь учебный корпус номер три.

Врач Александр Семенович Лучанский, впоследствии известный в городе человек, его имя носит сегодня больница Днепровского района, осмотрел меня, прослушал, простучал и сказал: «Ты родился в рубашке, даже ушибов нет». Меня в этот день освободили от работы, хорошо накормили (нена было бы счастья) и дали возможность отлежаться и выспаться.

Никаких претензий мной никому не было предъявлено, тем более, что возгласа «скорей!» как бы не было. Сам виноват, но главное, жив-здоров и без переломов. С этого момента был усилен контроль за работой курсантов. Как говорится, нет худа без добра, и в дальнейшем все работали хоть и быстро, но осторожно.

По итогам работы всем ребятам нашей группы были объявлены благодарности, что по тем временам было высокой честью и заслугой. Сейчас эта круглая башня украшает се здание главного корпуса морского колледжа. На ее первом этаже парадный вход, главный вестибюль, в котором расположена дежурно-вахтенная служба и ступени на первый этаж. В нишах вестибюля – огромный судовой штурвал, снятый с парусника, и навигационные приборы. На втором этаже башни многие годы располагалась преподавательская, а в последние годы этот малый зал стал залом заседаний и заломзало приемов по случаю праздников или прибытия высоких гостей, в том числе и зарубежных.

На третьем этаже башни в самом красивом зале с высоким, элегантно расписанным куполом первое время размещалась библиотека училища и читальный зал. А с 1984 года в нем размещен музей истории училища, в создании которого я принимал активное участие. Музей посещают не только курсанты и педагоги, но и гости и жители города, и школьники, и церковнослужители. Последним особенно нравится акустика зала, которая ими и проверялась.

Музей содержит много бесценных экспонатов, отражающих все годы существования учебного заведения с девятнадцатого по двадцать первый века. Здесь есть даже керосиновая лампа, угольный утюг, кубок девятнадцатого века, колокол отлитый из меди поднятого судна со дна океана у мыса Горн (где больше всего погибало парусников), свинцовая закладная доска здания, датированная годом его постройки – 1880.

Впрочем, история училища, изученная энтузиастами, в том числе и мной, будет рассказана в отдельной главе. Ибо музей – это, прежде всего, память о людях прославивших училище в бесконечных просторах голубых морей и океанов, портовых городах, кораблях, судах, заводах и предприятиях флота.

Кроме строительных работ курсанты привлекались и к другим формам помощи обществу – сельскохозяйственным работам. Мало кто уже помнит в Украине, да и на Херсонщине, как в 50-е годы ХХ столетия в нашей области осуществлялись попытки выращивания хлопка – стране после войны нужна была одежда и порох. Однако, солнечных дней здесь было хоть и много, но недостаточно, по сравнению, скажем, с Узбекистаном. Поэтому хлопок иногда созревал (условно) в ноябре-декабре, когда родную Херсонскую землю заливали дожди, превращая поля в непролазную топь. Выход, как всегда в те годы, находили в студенчестве.

И уже в конце ноября более четырехсот человек курсантов направили на поля Голопристанского района. Холод, дожди, заморозки, неуютное общежитие в бывшей конюшне – все это не очень радовало. Но мы были патриотами: Родина сказала: «надо!», молодежь ответила: «есть!». Работали усердно и, даже иногда, в хорошие дни, выполняли норму – сто килограммов хлопка.

Почему иногда, поему большая норма? Кто работал на хлопке, тот знает, что пушистый белый венчик хлопкового цветка весил мизер, а им надо было утрамбовать три-четыре мешка. В перчатках на холоде работать было неудобно – руки мерзнут, ноги от насевшей грязи весят килограммы. Рвать недозревший хлопок было тяжеловато, но мы старались. Ибо одно было приятным – вечером показывали кино и даже мультфильмы. И колхоз нас хорошо и полноценно (по тем временам) кормил. Скажем, молока давали сколько хочешь, хлеба – один килограмм в день, подкармливали и медом, и мясом.

Для меня, например, труд по уборке хлопка до сих пор стал мерилом силы духа человека, умением преодолевать немыслимые трудности и гордиться собой: выдержали, выстояли, никто не сбежал, никто не хныкал. Больше того, когда малые ребята, волокли мешок сырца к весовой, всегда находился более крепкий старшекурсник, который помогал нести тяжелый груз, как тяжкий

Почему я об этом пишу? Морской труд не сладок тоже. Здесь есть множество своих, особых сложностей, о которых я тоже расскажу ниже. Но когда в океане меня заставал ураганный шторм, бесконечная качка, когда ни есть, ни спать было невозможно, а ведь при этом надо и вахту стоять, и работать – я всегда вспоминал Голопристанские хлопковые поля и говорил себе: шторм – это цветочки, уборка хлопка – вот это были ягодки!

И вообще, человек – это сила. Сила духа - прежде всего. Настрой на преодоление и успех, понимание, что завтра – обязательно будет лучше и легче. Все это в жизни я хорошо усвоил. Мне не удавалось и не удается до сегодня приучить себя хоть и к тяжким, но закономерным потерям – уходам из жизни родных и близких людей, друзей и подруг, коллег и товарищей по работе. Я до сих пор задаюсь вопросом: почему они, а не я – это было бы проще. Ну, а жизнь диктует иное. Господь Бог отпустил столько-то лет – живи и за себя и за других. Это тоже закон.

Правление колхоза было довольно нашей работой и в надежде на дополнительную ежегодную помощь хорошо помогало училищу в поставках продовольствия: мяса, молока, овощей и фруктов. Как тут было плохо работать! Сегодня неискушенные ребята не всегда могут преодолевать сложности морского бытия. У них все есть, родители все за них делают, всем обеспечивают. И те из ребят, которые не прошли ступени трудностей, идут на первую практику неподготовленными, и море, и моряки таких отторгают. Ведь на судне нужно не только выполнять свои обязанности, но и помогать товарищам, быть коммуникабельным, выдержанным, стойким. А стихия? Что ж, на то она и есть, чтобы с ней бороться. И когда на родной земле, дома или у товарищей случаются беды, моряки их значительно легче преодолевают, чем обычные нормальные люди. Так что моряк – ненормальный человек? Конечно, нормальный, но не как все, а по-особенному.

А учеба шла своим чередом. Прекращение занятий для строительства учебного корпуса и уборки урожая хлопка заняло почти два месяца. И за три следующих месяца нужно было усвоить пятимесячную программу. Преподаватели, конечно, выкладывались по полной, изо всех физических и психических сил, но и нам доставалось.

Отдельные ребята сбивались с ритма, не успевали за новым материалом, и уходили. Так из группы ушли Яша Квас, Анатолий Федоров, на которого свалилось помешательство. А началось все с водобоязни (парень перестал умываться) и со сна с открытыми глазами а под подушку прятал лезвия для безопасной бритвы. Доложили начальству, установили ночные дежурства возле него, дабы беды не случилось – боялись не за себя, за него. В конце концов, отправили в лечебницу. Через полгода он оттуда сбежал, появился в училище и потребовал восстановления. На отказ санчасти дать согласие, бегал за медиками с ножом, пока не приехала «скорая». Правда, потом мы узнали, что это у него наследственная болезнь.

Мы ему собрали денег и продуктов на дорогу домой и с тех пор никто о нем ничего не слышал. Были и другие моменты. Например, у Бори Медведева не пошел английский язык. Он сложно переходил на него с немецкого, который тогда преподавался в большинстве школ Советского Союза. У Бори подряд стояло двенадцать двоек и единиц. Начальство предупредило его о возможном отчислении. Тогда за него взялась вся группа. Кто-то с ним по очереди занимался, кто-то учил на перерывах. Но главным было решение группы не пускать своего товарища в увольнения. И это подействовало. В дальнейшем Борис вытянул все науки, получил диплом, дорос на флоте до старшего механика и благополучно доплавал до пенсии. Имел семью, воспитал двух детей. Так мы боролись за каждого человека, росли и крепли в дружбе и согласии и остались верны своим дружеским чувствам всю оставшуюся жизнь.

Училище подчинялось Главному управлению (с 1955 года - управлению) учебных заведений Министерства морского флота СССР, которое, естественно, находилось в Москве. С 1953-1955 годов нас стали лучше снабжать учебниками и учебными пособиями, отпечатанными на русском языке в издательстве «Транспорт». Поэтому и преподавание велось на русском языке, да и весь флот тогда общался на русском, а за рубежом – на английском языках. Но в библиотеке были газеты и журналы, а также художественная литература, на украинском языке, которые читали курсанты, знающие украинский язык. Хотя большинство говорило на русском, да и добрая половина курсантов были родом из России.

Преподаватель русского языка Владимир Петрович Забалуев и английского Александра Александровна Мельникова-Гаспари рекомендовали литературу для чтения, говоря, что чем больше языков мы будем знать, тем более культурными людьми станем. Говорю об этом не случайно. Пришедшие в 2004 году к власти «оранжевые революционеры» революцию решили сделать и в народном образовании.

Пошли приказы и указания, проверки и контроль, началось «вдавливание» украинского языка. Морские учебные заведения специфичны и их в стране немного. На четыре мореходки в Украине никакое издательство не возьмется печатать учебники, а терминология флотская – сплошь английская или русская. Когда мне в 1993 году сделали в Министерстве образования Украины замечание за то, что говорил на русском, я конечно заговорил на украинском. Но объяснил, что флот так быстро на «рідну мову» перейти не сможет, хотя бы из-за терминологии. Я спросил инспектора хорошо ли он владеет украинским и как по-украински будет звучать сугубо морской термин «створ» (это нахождении на одной линии двух объектов). Не ответил мне товарищ. Я ему подсказал, что это будет «стулокстулон». Не знал он этого слова. Поэтому нужно поменять все учебники, предварительно их переведя, да издать словарь технических специфических терминов, да простимулировать русскоязычных учащихся, да не заставлять, а и убеждать. Тогда будет успех.

А от повального перевода школ на украинский язык, изъятия из программ языка и литературы Пушкина, Лермонтова, Чехова, Толстого не способствует этому процессу, а наоборот вызывает гневное отторжение, в принципе, хорошего языка. Да и книг хороших нужно больше издавать: произведения Шевченко, Франко, Павла Загребельного, Михаила Бажана, Олеся Гончара. И вообще перевести русскоязычный в своем большинстве Юг, и в частности Херсонщину, на украинский язык не так-то просто. Кулаком по столу эту проблему не решить.

Я это пишу откровенно, так как по себе знаю: нужно умно, последовательно, длительно готовить людей, воспитывать уважение ко всем другим языкам, а не только к украинскому. Сабельными, конными атаками, да еще с пулеметами и тачанками, эту проблему не решить. По крайней мере быстро, как хочется ортодоксам.

Учеба на первом курсе шла своим чередом. Было трудно, но интересно. Легче училось тем, кто пришел со школьной скамьи. Тяжелее тем, кто воевал, служил в армии и на флоте, работал на берегу или в море. Они многое забыли, а многого и не знали. Война, трудности послевоенных лет, необходимость зарабатывать на хлеб не оставляли времени на самообразование.

Мы, школьники, после седьмого, восьмого или девятого классов помогали им как могли, не считаясь со временем или личными желаниями. Такое было время. В ответ старшие оберегали нас, поучали, грудью вставали на защиту в случаях житейских неприятностей. Даже материально помогали (у тех, кто до училища плавал, водились деньжата), особенно когда хотелось сладкого или сходить в кино. Больше того, когда у кого-то случалась беда дома (авария или смерть родственников), старшие пускали по кругу шапку и сами бросали в нее купюры для покупки билетов туда и назад. Эта часть нашей жизни навсегда приучила меня и моих товарищей к необходимости приходить на помощь людям в тяжкие для них моменты.

Эта помощь потом сторицей возвращалась от благодарных людей. Но как бы мы ни старались, многие не выдерживали напряженной учебы и жизни. Наша группа в начале сентября насчитывала тридцать семь человек, а закончили училище в 1954 году только двадцать один. Большинство отсеялись на первом курсе – 8 человек. Для меня, например, и для большинства пацанов, салажат, как нас трогательно называли старшие, большинство трудностей были житейскими, бытовыми, служебными и уставными. С учебой мы справлялись и эти проблемы решали более-менее успешно.

Сложнее было научиться строевым приемам: встать в строй, выйти из строя, маршировка, повороты на ходу и на месте, обращение к старшим, доклады и рапорты начальству, докладные и объяснительные записки, изучение уставов общеармейских и флотских, знание прав и обязанностей, поведение в строю взаимоотношения с товарищами и начальством, отработка навыков распорядка дня от подъема до отбоя, умение быстро засыпать и мгновенно просыпаться, делать зарядку на улице при любой погоде (ох, как не хотелось выбегать на улицу в дождь, снег, мороз или метель), быстро умываться, заправлять койку, делать уборку в кубрике (когда твоя очередь).

Кроме того, была у нас хорошая школа самообслуживания. Михаил Захарович строго следил за соблюдением формы одежды, ее своевременной стиркой и глажкой. Учил нас надевать ее так, чтобы она выглядела привлекательно и носилась с, так называемым, морским шиком. Электрических утюгов тогда еще не было, были угольные. Ими гладились фланевки и форменки, гюйсы (голубые воротники с тремя белыми полосками), а вот брюки- на фанере под матрацем

но для этого их надо было правильно сложить и внутри по будущему выступу провести несколько раз обмылком, чтобы рант на брюках выглядел острым и дольше сохранялся.

Нами стирались: роба – два раза в месяц, форменка – два-три раза в неделю, тельняшка – раз в неделю, носовые платки – раз в неделю, белые подворотнички – два раза в неделю, носки – каждый день, белые чехлы на бескозырки в летнее время – раз в неделю. Приведу один пример. Иногда ночами командир приходил в кубрик и приподнимал одеяло с ног. Если у курсанта ножки попахивали, а носки были нестиранными, то он тихонько поднимал курсанта, шел с ним в умывальник. Здесь виновнику предлагалось совершить туалет – вымыть ноги, постирать носки и только потом разрешалось идти спать. Жестоко? Да! Спать-то очень хотелось (как в Чеховском рассказе «спать хочется»). Но это дало свои плоды.

Я лично за четыре года учебы в мореходке не только овладел искусством стирки и мытья, что потом всю (даже при наличии ванны и душа), приходя с работы переодевался, снимал носки, стирал их, мыл ноги, поднимая их в умывальную раковину и надевал чистые носки. Так продолжается всю жизнь. Моя супруга смеялась над моей привычкой и неоднократно пыталась изменить такой образ жизни. Но не получилось. Слишком хорошо были вбиты навыки простейших элементов самообслуживания.

Таким же путем командир учил нас делать приборку, а также мыть окна. Качество уборки проверялось белым платочком. Тогда ведь порошков и моющих жидкостей не было. А стекла окон, когда ими были заменены стеклянные банки, должны были быть чистыми и прозрачными без всяких моющих средств. Стекла смачивались и протирались влажной ветошью, а затем с двух сторон натирались старыми скомканными газетами. Эффект был исключительный! Солнца, света и видимости хватало!

Первые строевые навыки нами осваивались во дворе тогдашнего учебного корпуса. Строевыми, в основном, занимался наш командир, а иногда и сам начальник организационно-строевого отдела капитан первого ранга В.Н.Гудков. Он требовал безукоризненного выполнения строевых команд: выйти из строя, стать в строй, шагом марш, налево-направо и кругом марш, принимал у нас доклады и рапорты. Когда эти основные правила мы освоили, перешли к общеармейским занятиям: ложись, вперед по-пластунски, встать, становись и т.д. Эти занятия проводились на пустыре (теперь площадь Свободы) и на валах крепости Александр-шанц в парке Ленинского комсомола.

Здесь нужно было крепко стараться, ибо за нами наблюдали жители города и, конечно, мальчишки. В грязь лицом мы не могли ударить, хотя и прилично пачкались: трава травой, но и на грунт ложились и ползали. Кое-кто скажет, а некоторые и тогда говорили: зачем все это нужно? Но я думаю, это было полезным. Моряк мог попасть в боевую обстановку и на суше, и на корабле и ему должны быть знакомы все солдатские приемы и упражнения. Кроме того, это была закалка: делать то, что не очень хочется, но надо.

И вообще, тогда существовала очень продуманная система воспитания: будущих моряков, мужчин, патриотов и интернационалистов (в хорошем смысле слова). Ведь морякам, как никому другому, приходится месяцами жить и работать в экстремальных условиях, в корне отличающихся от привычных форм обитания в городе или деревне. Поэтому экстрим на суше крайне полезно преодолевать будущим покорителям морских стихий.

А сама строевая подготовка формировала в нас чувство самоуважения и флотской респектабельности. И недаром, когда приезжало высокое начальство, то рапортовать ему должны были лучшие курсанты с третьего курса в этот список попал и я. Мне не раз приходилось становиться «во фрунт» и докладывать начальнику училища, его заместителям, московскому начальству о том, что за время моего дежурства никаких происшествий не произошло (или произошло) и училище действует согласно распорядку дня. Московскому начальству мой рапорт понравился и потом мне это поможет при зачислении в высшее мореходное училище сначала в Ленинграде, а потом и в Одессе. Но об этом чуть позже.

Особое внимание в училище уделялось точному выполнению распорядка дня (тоже важнейший элемент навыков, так необходимых моряку). Самым тяжелым был подъем. Зачастую мы подпольно после отбоя занимались учебой (если ловились на этом, то говорили, что вышли в туалет) возле тумбочки дневального по роте – там был свет и стол. За это не наказывали. Умные офицеры понимали, что главное – учеба

Сон прерывался громким криком дежурного «подъем!», электрическим звонком и нудным протяжным воем трубы дежурного трубача, который с первого этажа легко достигал четвертого. Это быстро поднимало нас на ноги, но некоторым и этого было мало – продолжали спать. И только крик: «Кап раз на этаже!» будил их. Кап раз – это капитан первого ранга, заместитель начальника по военно-морской подготовке, весьма строгий и жесткий послевоенный офицер. Его позиция была суворовской – «тяжело в ученье, легко в бою» и «познаешь все здесь – легче будет на флоте».

Я же вскакивал с кровати мгновенно, ведь впереди были зарядка, умывание и, главное, завтрак. И пока все поднимались я успевал до зарядки заправить кровать. Этот навык мне потом служил всю жизнь – и дома, и на работе, и в гостиницах, и на флоте.

После завтрака построение, проверка присутствия личного состава, состояния формы одежды, наличие воротника – гюйса и носового платка, наглаженность формы и надраенность ботинок, бляхи и пуговиц. Все должно было блестеть и сиять.

Это тоже хорошо пригодилось в будущей, береговой, жизни. До 8.00 проверка, оглашение приказов и суточного наряда заканчивалось. А в восемь утра подавалась команда: «На флаг смирно! Флаг поднять!». Все замирали, флаг медленно полз вверх. Это были приятные мгновения молодости. А сегодня я не вижу такого трепетного отношения к Государственному флагу в нашей Украине. А вот побывав в США, убедился: американцы – патриоты, любят свой флаг и гимн и дай нам Бог научиться у них так работать и так уважать государственный строй.

Пока что я не вижу в Украине у молодых людей, да и у пожилых, откровенной любви к державной атрибутике, которая должна проявляться как внешне, так и внутренне – чувством гордости. Обезьянничанье лидеров нашей державы с прикладыванием руки к левой стороне груди, когда звучит гимн, граждан не воодушевляет. Это все равно, что после семидесяти лет атеизма бежать в церковь, держать свечку или осенять себя крестом. Иначе как ханжеством, нарочитой народностью или модой все это не назовешь. А может, все дело в самой державе.

Сильная, богатая, необъятная в своих возможностях страна – США – внушает своим гражданам любовь. Они гордятся гимном и флагом страны, гордятся ее успехами. Может, и мы станем такой страной – без коррупции, казнокрадства и взаимовраждебной борьбы за власть и тогда зауважаем самих себя.

Copyright © 2003-2022 Вячеслав Красников

При копировании материалов для WEB-сайтов указание открытой индексируемой ссылки на сайт http://www.morehodka.ru обязательно. При копировании авторских материалов обязательно указание автора