Сентябрьское эхо

Мы живем в эпоху специалистов,
которые не интересуются своей
специальностью.                             

Петер  Бихсель         

 да компанейское застолье увязало в скуке, затягивалось в редко прерываемом молчании, буксовало в серости и обыденности реплик и кратких фраз и не могло набрать необходимые обороты, мой старый знакомый мичман-подводник любил подметить:
– Господа! Мы уже на солидной глубине, пора заполнить цистерны главного балласта до предела, а то – не дай, Бог – всплывем!
Разумеется, подразумевалось предложение какого-либо тоста с последующими возлияниями под утонченную беседу.

И действительно, – мы уже находимся вместе с тобой, читатель, на вполне респектабельной странице, а к среднестатистическому образу советского (с отклонением в 5-7 лет в сторону постсоветского) моряка нет даже предварительных эскизов.
Каков же он, моряк? Что же это за профессия такая?
Чем он оригинален и отличается от береговых крыс?

Мой “отчетный ” период охватил невероятное количество перемен, произошедших с флотом.
Это был о-о-о-о-ох  какой интересный период.    
Дошло даже до того, что самый могущественный в мире плавучий механизм развалился вовсе и… пропал.
Испарился, исчез, улетучился, словно джин из бутылки  “От Гордона” в глотке любителя спиртного безо всяких там тоников.
Но это отдельная история …

Вообще-то не так уж и давно ржавые коммунистические гайки были завинчены так, что кое-где уже лопалась резьба.
Вылететь из клетки  на волю (по выражению Григория Ландау “Воля – едва ли не на одном русском языке означает и силу преодоления, и символ отсутствия преград”) и глотнуть свеженького иностранного воздушка, желательно подальше от родного болота, чтобы затем снова вернуться (а можно и не возвращаться) и сладостно вспоминать вояж  в заветное “туда”, – было чрезвычайно тяжело, почти невозможно. 
Для этого необходимо было стать, скажем, выдающимся спортсменом, талантливейшим учёным, металлургом – дважды героем Соцтруда, гениальным музыкантом, на худой конец – ну, космонавтом, хотя бы.

Но даже им, великим, далеко не каждому дозволялось посетить ближнее, а в особенности – дальнее зарубежье.
Что уж тут взвешивать шансы простого смертного – тому было проще грабануть алмазный фонд и бесследно исчезнуть, чем преодолеть все закавыки, взведённые рабочими  совком, серпом и молотом из кирпича.

Можно было привести галактическое число примеров – насколько откровенно тупой, горькой, бюрократически глупой, полной бумажной волокиты, проверок, уловок, подозрений и секретности была процедура получения визы для работы или отдыха по туристической путевке.
Об оформлении постоянного места жительства за рубежом лучше и не заикаться, не дай, Бог, – “заикой” станешь.
А что на флоте?
Как-то знакомый штурман, в дальнейшем – капитан, а ныне, поговаривают, очень большой волдырь – Марат Вальдштейн – рассказал Сергею Михайловичу следующее.

Отслужив в армии, будущий капитан-бизнесмен-волдырь окончил высшее морское училище в городе-на-Неве.
После окончания бедняге не открывали визу еще целых 5 лет.
Этим Сергея Михайловича было не удивить, поскольку его собственный организм также много лет был опасен для советского стада.
Но на вся-кий случай он спросил:
–  А где же ты служил? Охранником архивов на Петровке? Или в бункере пусковых ракетных установок?
– Да ты даже представить себе не можешь, – ответил Марат, – в стройбате!!!
– В стройбате?! – удивился мгновенно заинтригованный и очумевший Сергей Михайлович.
Даже он никогда не подозревал, что роющий обыкновенные канавы наш
18-ти летний мальчишка по колено в грязи с тяжеленной лопатой в его (своем) государстве сверхсекретная  персона.
– Так может вы где-то атомную бомбу прятали? – съязвил Сергей Михайлович.
– Просто рыли ямы для прокладки телефонного кабеля в одном из районов Ленинграда, – угрюмо пробормотал Марат.
–  А-а! Тогда, конечно, –  важно заметил С.М., – не дай, Бог, в Пентагоне пронюхают где тянется проводок в коммуналку из пяти семей во главе с террористкой Марфой  Прохоровной, тогда нам всем хана!
– Не скажи, – парировал Вальдштейн, – я в своё время решил сделать большие деньги и раздобыл карту телефонных коммуникаций всего Ленинграда. Кое-где даже были отмечены кабельные соединительные колодцы  Смольного!
– Марат! Так ты же миллионер! – с завистью воскликнул Сергей Михайлович.
– Да иди ты к черту! От Стамбула до Шанхая я пытался продать секретный документ хотя бы за пятерку – никто не брал.
Все смотрели на меня, как на идиота.
В конце-концов, совсем бесплатно я насильно всучил схемы какому-то нищему в Бомбее, чтобы он смог завернуть в них объедки из мусорной урны, – с грустью подытожил Марат.
...Бежали?
Разумеется, бежали.
Как? По-разному.
Можно и внаглую – на глазах у ошалевшего экипажа сигануть во время отхода судна прямо на причал.
Так поступил один матрос из Риги, которого спустя много лет Сергей Михайлович повстречал в городе Тампа, что во Флориде.
После его побега, буквально через несколько дней, отец с матерью – закоренелые комуняки, – тут же отказались от паразита-сынка, предателя любимой Родины.
В конце-концов все стало на свои места:
Даже глазом не моргнув, без оглядки на прошлое, родоки улизнули к нему во Флориду при первом же удобном случае, где и поныне здравствуют под предательским крылышком своего чада.
Бежали?
Естественно, бежали.
Уникальнейший побег совершил некий штурман из Балтийского пароходства.
Тот на стоянке в порту Ленинграда привел (и провел) на борт молодую супругу, поместив страдалицу в ящиках под  кроватью, предварительно выпилив полки и оставив бутафорию – дверцы.
А уже в Лондонском порту вечером, находясь на вахте, отослал матроса у трапа попить чайку с дежурной сигареткой.
Сам же преспокойно вместе со своей роковой конспираторшой навсегда растворился в сером лондонском тумане.
Можно себе представить рожи капитана и его верного чуда - политрука, когда иммиграционные власти сообщили им о том, что их штурман с супругой решили остаться в европейской  Англии, попросив убежища.
– Ну, штурман, – понятно, молодой, только что окончил училище, ветер в голове, еще не осознал какую замечательную державу оставляет.
А при чем здесь жена? Она что – самолетом прилетела? – осведомился потеющий красномордый руководитель коллектива.
– Да уж не скажите, – вы же ее и доставили в Лондон! – убедили власти несчастных и обреченных на разжалование в рядовые с пожизненным закрытием визы братьев по партии.

Нарисовать эту картину совсем несложно, поскольку в те годы она являлась стандартом гильоширования.
Кстати, впоследствии поговаривали, что это оказалась женская затея, и в конечном итоге прекрасная половина оставила штурмана-соучастника-мужа, найдя себе в Лондоне залихватского бизнесмена с русско-финскими корнями.
COSI FAN  TUTTE*, что уж тут поделаешь с этими непредсказуемыми существами.

*Так поступают все женщины (итал).

Бежали?  Еще как бежали!
Бывали и курьёзы.

Так в 1975 году в истории советского флота был совершен первый  побег за границу… с каботажного судна.
(Каботаж – это внутреннее плавание между портами одной, как правило, своей собственной страны).
Сама по себе фраза является абсурдной – это то же самое, что произнести нечто, наподобие: “Он пересек границу с Гондурасом в Рязани”.
Но факт зафиксирован навеки в ГБ-овских анналах.
Все очень просто.
По каким-то причинам слишком уж усталый теплоход ”Высокогорск” Дальшенекудавосточного морского пароходства местные мозги поставили на каботажную линию между Владивостоком и Камчаткой.
“Знатоки” поговаривали, что фундамент главного двигателя был с трещиной (чушь откровенная – никакой, даже российский Регистр не выпустит судно в рейс с таким дефектом).
Нормальный  экипаж сменили на “элитарный” – это были штрафники, по разным причинам лишившиеся заграндопуска;  лица с темным прошлым; политически ненадежные (как Сергей Михайлович); ну, и те, кому уже и двигатьсято было тяжеловато, не говоря о работе на флоте.

Никаких смещений в небесах в ту пору не наблюдалось, поэтому зимы, как им было и положено, стояли морозные, отчего во время очень “холодной” навигации пролив Лаперуза сковывало льдами.
Работягам-ледоколам хватало занятий в более северных широтах, и суда пароходства пользовались Сангарским проливом между японскими островами Хоккайдо и Хонсю.
Наименьшее расстояние (8 миль) было на пересечении трафика паромной переправы портов Хакодатэ и Аомори.
Как раз именно там, ранним январским утром Яша Цубербиллер, честно отстояв ночную вахту второго помощника капитана с 00.00 до 04.00 часов, спокойно собрал свои пожитки с документами и, сбросив надувной спасательный плот, навеки исчез  в территориальных водах страны Восходящего Солнца с прижатой к груди Библией, вернее Талмудом.       

Яша был тихим, примерным штурманом, но как поется в известной польской песенке  –   CICHA  VODA  BRZEGI  RWIE*.

*Тихая вода крушит берега (в тихом омуте черти водятся).

Кстати, великое правило не усвоили ни ГБ-овка, ни американские службы, пригревшие в своей стране на долгие годы будущих сентябрьских  “камикадзе”.
Яшу хватились только через восемь часов, когда он не вышел на свою дневную вахту.
Пропажу плота обнаружили уже чекисты  (экипажу со своим потрясением было не до этого), шурующие вовсю в Усть-Камчатском порту.
Что уж там произошло с Яшей и как он изъясняется с японцами – одному Богу известно.
Гарантировано лишь то, что утонуть он не мог – слишком интенсивное там движение, да и не тот  человек был Яша, чтобы вот так, сразу,  идти ко дну.
Пресекали?
У-у-у-ух как пресекали!
ГБ-овский штат был раздут до предела, а кто туда не попал – только ожидали своей очереди, постукивая в Первые отделы на всех подряд.    

Ну, а те, кому не повезло встать в многообещающую мобильную очередь, на правах добровольцев-бойскаутов писали доносы и рвали свои тухлые глотки на слетах и собраниях.
Доходило и до смешного.
Сергей Михайлович съел не один пятикопеечный пирожок на двоих с Сашей Машковым.
Александр работал начальником радиостанции на судах ЭО АСПТР (экспедиционный отряд аварийно-спасательных и подводно-технических работ) во Владивостоке, а затем перешел в другую близкую водную контору –  “Востокрыбхолодфлот”.
Родная бабушка Саши проживала во французском городе Париже, и он часто, вполне официально, иногда один, иногда с родителями посещал самый модный город без преград со стороны властей (все-таки ближайшие родственники).
Но вот тебе незадача – пошел работать на флот, и визу закрыли навсегда Подозревали, что он может сгинуть к бабуле.
Как будто он не мог этого сделать ранее, если бы захотел!

Однажды, сидя в прокуренном архангельском ресторане  “Двинские зори”, Сергей Михайлович одобрил присоединение к его столику слегка подвыпившего паренька.
Разговорились.
Бедолага сквозь слезы (от дыма) поведал Сергею Михайловичу свою историю.

Денег не всегда хватало, точнее – их как назло никогда не хватало, поэтому многие старались подработатиь и подзаработать, привозя себе товар из-за рубежа сверх таможенной нормы. 
Сотрапезник С.М. мало, чем отличался от общей массы, работая в должности матроса на судах Северного морского пароходства.
Разница была лишь в том, что он попался.
Попался по глупости – неудачно припрятал товар и был повязан несказанно обрадовавшейся таможней за крупнейшую контрабанду сезона – целых пять женских париков, завезенных в честную страну из голландского города Роттердама.

В ГБ-овке, куда несчастного вызвали для допросов, ему не без гордости заявили:
– Зря старались! Мы за Вами следим уже пять лет!
Вот так-то!
За Олегом Владимировичем Пеньковским (биографию которого рекомендую прочитать) почему-то не следили, а он обошелся государству намного  дороже американской программы высадки первых астронавтов на Луну!
Зато ровно пять искусственных ярко-рыжих заменителей волосяного покрова ГБ-шники не проморгали.
Да и за шпиёном аж целых 5 лет следили – как раз по одному парику в год выслеживали.        
Ну не тема ли?

А в это время бандиты убивали невинных людей, безнаказанные подонки, словно тушам, вспарывали беременным женщинам животы в темных подъездах.
За ними никто не следил.
Бежали? Ну, конечно же, бе-жа-ли.
Сергей Михайлович и сам много раз сожалел о том, что не убежал.

И только, когда он стал мудрее и добился своей цели – получать на флоте зарплату, соответствующую знаниям и работоспособности, эрудиции, образованию и опыту, - понял, что где бы он не оказался, как бы хорошо там не было – ему все равно придется начинать все с нуля и всегда и везде он будет чужим. 
Так не все ли равно гражданином какой страны числиться, если жизнь проходит в океане, а в своем собственном, так редко посещаемом зверинце, ты, если не лев, то уж точно рысь с претензиями на пуму?

… Итак, все было предельно ясно, как в хоккейном матче СССР –   Экваториальная Гвинея – попасть за границу хотя бы на денек – лишь мечты, несбыточные мечты.
Однако, многие не знали, не желали знать или в этом просто не было необходимости, что все-таки была лазейка и для рядовых муравьев.
Нужно только поступить в мореходное училище – и вот она, мечта – вся Планета у твоих ног.
А еще проще – закончить мореходную школу (подобие ФЗУ или ПТУ. Не путать с ГПУ!), через год получить профессию кочегара или матроса, ну и … сами догадываетесь.
Вообщем, Сергей Михайлович напрочь отказывался понимать тех, кто долгие годы предпринимал отчаянные попытки пересечь границу, в итоге найдя себе тихий приют в психушке или за колючей проволокой к востоку от Урала.
Бедняги изобретали микро-субмарины, а их вытаскивали как крабов, где-то у Норд-Капа, использовали невероятно сложной конструкции летательные аппараты, а их сбивали над Памиром зенитчики, рыли туннели, даже забирались в отсеки шасси самолетов, пересекавших заветный кордон.

А ведь в этом даже не было нужды – ну что вам, в конце-то концов, пособие по пересечению границы  писать?
Морские училища.
По вполне понятным причинам эти заведения располагались в приморских регионах.
На Севере – это Мурманск и Архангельск, куда когда-то специально вербовали людей на работу – нормальный человек обитать там просто не желал.
На Юге – это Херсон, Ростов и Астрахань – поселки городского типа, окруженные дикими степями и одичавшими колхозно-совхозными хозяйствами, а также Одесса.
Одесса, тоже начинавшая со степей.
Одесса, словно моська, возомнившая себя доберманом и прикрывшая когда-то голый зад провинциальности жаргоном своих кучеров.
Одесса, конечно же, самый прекрасный город, правда, только для его жителей.
На Востоке – это Владивосток и Петропавловск-Камчатский с добавкой Сахалина, где потомки каторжников и беглых каторжников до сих пор чтят традиции тех времен.
О Западе разговор особый – этот регион для флота являлся тем же, что и Политбюро для КП(СС).
Можно без переоценки прикинуть – каков контингент поступал в эти училища и каков был конкурс.
Так, в Херсонское мореходное училище, где учился Сергей Михайлович, рвался, в основном, местный и околоместный (степной) народ.      
Конкурс был огромный. Отличники сдавали один экзамен.
Сергею Михайловичу посчастливилось проучиться со многими из них.
Например, Миша Козленко стал отличником в колхозной школе, где  не было даже света, а на занятия ходили босяком!
За грузовик овощей Мишу зачислили в училище.
Какой из него получился специалист – ясно любому, но он умудрился и мореходку окончить на “отлично”, благодаря колхозной привычке ложиться спать в 03.59 и вставать в 04.00, вовсю зубря  совершенно непо-нятные ему предметы.
Короче, настоящими талантливыми ребятами и физиками-ядерщиками в этих заведениях и не пахло, а вот хитрюганов и проныр хватало, словно опарышей в дерьме.
Предвидя возражения, следует напомнить, что на страницах создается среднестатистический образ подрастающего моряка того времени, и только весьма ограниченный человек (моряк) позволит себе суждения наподобие следующего:
“Чушь! В среду среди (в среде) бывших моряков также встречаются профессора, банкиры и бизнесмены!”
Ну, разумеется, встречаются (в четверг).
Только вот любой профессор термодинамики с университетским образованием гораздо толковее коллеги с морским дипломом.
Банкир, прошедший экономическую лестницу с вузовской скамьи, даст фору “наиграмотнейшему” капитану-биржевику.
А выпускник Академии Внешней торговли заткнет за пояс всяких там непонятно по каким критериям назначенных “торговых представителей” отдельных флотских подразделений.

В предисловии указывалось, что за тридцать с лишним лет работы, Сергей Михайлович был знаком с сотнями моряков-совдеповцев.
В своем откровенно подавляющем большинстве картина была одна и та же.
Провинциальный паренек поступал в училище полувоенного режима.
Он очень быстро подстраивался под распорядок, знал где, когда и кому необходимо угождать, нигде не плевал против ветра.
Ну, а если настаивали на том, что это цветное, указывая на белое, мало было соглашаться, – надо еще с преданной улыбочкой поддакивать.
Здесь зарождались флотские флюгеры.
Затем практика.
Уже на судне он убеждался, что избранная им линия жизненного поведения верна, и он получал соответствующие отзывы и благодарности.
После окончания же училища наступал рост над собой.
Годовое поддакивание помполиту гарантировало характеристику в партию и, пройдя испытательный срок на вшивость, он вступал в секту, членство в которой, словно ярый алабамовский ку-клус-клан-овец, афишировал на каждом перекрестке.
Критикуя друзей за гораздо меньшие проступки по сравнению с теми, что совершал сам, он, хмуря брови, рьяно стучал его культяпкой по столу.
Ехидничая со всеми подряд и виляя хвостом перед начальством, он, уже полностью погрузившись в болотную трясину лжи, подлости и подхалимства, ощущал свое величие, неординарность и превосходство.
При первом удобном случае он давал понять береговой шпане, что бывал за границей, рассказывая небылицы.
Таким образом, он взлетал в собственных глазах и уже сам начинал верить в то, о чем говорил.
Конечно, не хватало образования, эрудиции, знаний.
Не беда – на судне, как правило, было много книг.
Длинными скучными рейсами приходилось читать абсолютно все подряд.
И вот он уже стал образованным человеком.
Он подчеркивает в компаниях себе подобных свою начитанность фразой из очередной книги.
Почти на сто это проходит – люди поражены, родственники гордятся, супруга трезвонит на каждом углу.
Сергей Михайлович вспоминает своего знакомого Веню Бондарчука, отчаянно претендовавшего на интеллигентность.
Тому за хулиганство закрыли визовый крантик навсегда.
Делать было нечего – Веня с пеной у рта принялся всем доказывать, что предан идеям коммунистов до костного мозга и уже созрел (еще бы!) для членства.
В конце-концов организация сжалилась над ним, и его приняли.
Тут же открыли визу, а через пару лет, когда строители общества равных стали с отвращением бросать на стол коммунистические ID, бросил и Веня-интеллигентик, разглагольствуя о вреде КПСС.

Да, с такими ребятами не то, что в разведку, – в сортир, прошу прощения, опасно ходить.
Не все можно оправдать фразой:  “ERRARE  HUMANUM  EST”*.

*Человеку свойственно ошибаться (лат).

Все эти примеры настолько типичны для морских душ и душонок, что вряд ли есть необходимость что-либо добавлять.
Но времена менялись, менялась коньюктура, открывались вакансии на международной морской бирже.
Поляки давно просочились на цивилизованный водный рынок труда (контора “Polservice” открылась в конце 40-х).
Словно сасаранча на зеленые побеги, налетел туда и их восточный сосед.
Приходила новая волна моряков.
Теперь вообще все смешалось, как на карнавале.
Дипломы и свидетельства, фальшивые и настоящие, справки и удостоверения, подделанные и потерявшие срок действительности продавались на каждом углу в забегаловках, именуемых себя  “крюингом”.
Один знакомый Сергея Михайловича рассказывал ему, как в Одессе, что
где-то на Юге, его корешь открыл такой с позволения  crewing, – купил себе сотовый телефон и факсовый аппарат.
Господи! И смех и грех!
Пожарники стали боцманами, миллиционеры – радистами, таксисты  –
штурманами, а плавильщики металла – механиками.
Настала очередь козырять в подворотнях английским языком., поскольку книги и образование вышли из моды.
Выучив кое-что для себя, моряк с акцентом, напоминающим лай дворняги, стал направо и налево доказывать, что любит этот язык, что жить без него не может, что спит в обнимку с Оксфордским словарем. Здесь он также флюгерил, ибо сто лет назад, не говоря уже о советских временах, английский язык был не менее приятен, только тогда он никому не был нужен.
Естественно!

Если за одну песню из репертуара “Битлс” в конце шестидесятых  –  “Мишель” (памяти погибшей стюардессы в толпе фанатов) Сергея Михайловича, пытавшегося ее исполнить, прямо со сцены на руках дружинники перенесли в милицейский “бобик” в подмосковном городе Подольске, как раз там, где спустя четверть века состоялся  известный рок-фестиваль.
Уверен, бывшие дружинники активно аплодировали.
Сергей Михайлович вспоминает своего знакомого Алексея Голубева, с которым они работали в одной испанской компании на танкере.
Тот убеждал Сергея Михайловича, что английский необходим каждому нормальному водоплавающему, что он только и мечтает о британских книгах, чтобы почитать, пусть не в подлиннике, шекспировские пьесы (почему именно их?), что не мыслит себя, говорящим на родном русском языке.
Сергей Михайлович пригласил одержимого лингвиста в книжный отдел одного из магазинов в канадском городе Ванкувере, где он набрал себе всякой литературы. 
“Любителю” английского это было неинтересно, и он преспокойно зашагал в обычный парфюмерный загон для выбора подарка домочадцам. Никакие книги и pocket книги ему оказались не нужны.
Ответ на вопрос:
“Кем вернется козёл, если его отправить за границу? – будет вечно актуален.
Кстати, Сергею Михайловичу правильно отвечали лишь немногие:
“Козлом он и вернется!”. 
Настаиваю, что это относится к козлу, а не к человеку. (Впрочем, сейчас порой и не поймешь  –  где козел, а где …).

С одним из таких среднестатистических персонажей Сергею Михайловичу “подфартило” поработать вместе. Тот служил механиком на немецком контейнеровозе.
Звали этого уникума Емельян  Лях.
Типичная физиономия лысеющего хитрюгана хохла с малюсенькими бегающими глазками и дебильной ехидной улыбочкой в совокупности с постоянно, по-лакейски наклоненной головкой давала основание даже для страдающего близорукостью определить за километр – что это за субъект был Емеля.
Лях преспокойно плюнул на те двадцать лет, что проработал в должности старшего механика, и от индусов перешел на работу к немцам, где платили на сто долларов поболее, но с понижением его позиции до 2-го механика.
Не беда, что в предпенсионном возрасте приходилось с очередным поклоном угождать всяким бездарям, главное – мысли подогревало ушко булавочки, которой прикреплялись денюшки к карманам потрепанных штанов.
Емеля проплавал всю жизнь и уже осуществил свою мечту – купил дачку в какой-то деревеньке под Макеевкой, где и проводил все свои отпуска, то сажая, то выкапывая очередной урожай картошки.
Ну разве не счастье?
Уж куда они со своей пассией девали деньги – неизвестно, да вот только Лях так и проходил эту самую жизнь в черных брюках, заштопанных белой ниткой.
Какой из него получился знаток английского комментировать не стоит, сам же Лях, даже побывав в Англии, считал, что эта страна граничит с Монголией, а Ла-Манш – это нынешний император Венгрии.
Надо же было такому случиться, что именно с этим элементом таблицы Менделеева Сергею Михайловичу невероятно посчастливилось лететь из американского Лос-Анжелеса на Родину.
Впрочем, родиной Сергей Михайлович считал Эдем.
Назревает вполне естественный вопрос:
“Неужели все так уж плохо на флоте? Неужели одни тупицы и подхалимы? Неужели и хороших ребят не осталось?”.
Нет, это неверное суждение и несправедливый вопрос.
Во-первых; все вышеописанное к портрету моряка относится к большинству.
Всего лишь к большинству.
Этот процент неизмерим, но если на миллион негодяев найдется сто тысяч прекрасных людей, то согласись, читатель, – это немало, даже очень много.
Во-вторых; стада ведут вожаки, а обычная серая масса никогда не делала погоды, в том числе и на флоте.

Сергей Михайлович вспоминает одного своего знакомого врача –   Николая Ивановича Олейникова, практиковавшего в известной психиатрической больнице в Белых Столбах под Москвой, так замечательно описанной Владимиром Буковским в своей книге “…И возвращается ветер… Письма  русского путешественника…”
Так вот, Николай Иванович любил говорить ему:
– Вы очень впечатлительны, Сергей Михайлович, но я это приветствую, поскольку равнодушный человек на великое не способен.
Именно утонченные, грамотные, интеллигентные морские натуры первыми прорубали лунки национального морского льда.
Они пробивались на цивилизованный флот, в большие и малые иностранные компании, на современные огромные суда.
В-третьих; речь идет о моряках, людях порой неотесанных и грубых, выходцев далеко не из аристократической среды, людях, которые вынуждены были склонить свои головы и плечи, а также разбавить собственные мозги бредовой идеологией  маразматиков, людях иногда нечестных и сложных характером.
Но эти люди проводили свои лучшие годы в нечеловеческих условиях, месяцами даже не видя клочка земли.
Эти люди годами не встречались с родными и близкими, не ощущали женского тепла.
Эти люди работали так, как работают космонавты, полярники, шахтеры, нефтяники и сталевары  вместе взятые.
Так справедливо ли будет от них требовать мягкости характера и добропорядочности, интеллекта и эрудиции, эстетических навыков и теплоты в общении?
И последнее.
Самый захудалый и исхудалый моряк, проведший добрый десяток лет на флоте будет всегда стоять выше в гуманитарной табели о рангах среднестатистической береговой … единицы.

… Как-то вдруг, ни с того ни с сего, абсолютно неожиданно, все заговорили о диковинных микроволновых печах.
Уж каких только легенд и фантастических рассказов не приходилось слышать Сергею Михайловичу из уст самых разных слоев общества.
Моряк, как обычно, как и ему было положено, являлся самым прогрессссивным и передовым слоем, поэтому чудо-печь им преподносилась по-иному, как электронный  механизм, начиненный лазерами, способный изготовлять из воды пирожное типа безе. 
Если запихнуть в нее кусок мяса, то через 20-30 секунд из супермашины можно уже доставать шашлык, причем четко нанизанный на шампура и политый кетчупом.
Главное – не ошибиться в порядке нажатия кнопочек, а то вдруг из дверцы ящичка вылезет голова инопланетянина.
“Да, – думал, покрякивая, Сергей Михайлович, – что там печка того Иванушки-дурачка – только по болотам ездить и умела.
Вот вам, деревенщине, настоящая сказка, превратившаяся в быль рассказами очевидцев, бешено таращивших на нее глаза”.
Как и в каждом внедрении в быт западного новаторства, у нас всегда первую скрипку играл престиж.
Об этом можно говорить бесконечно.
Микроволновые печи были весьма недешевыми, и прожить вполне благополучно нормальной советской семье можно было и без них (даже лучше, поскольку вышеуказанный балласт занимал немало пространства на весьма “роскошных” по размерам кухоньках населения страны). За час эти новинки потребляли столько же электроэнергии, сколько все электрооборудование квартиры за один месяц, к тому же они требовали какой-то особой посуды, которая в огне не горит и в воде не тонет. Даже кувалдой, якобы, ее не разбить.
Вообщем, одни убытки и недостатки.
Но что поделаешь с этим чертовым престижем!

На памяти Сергея Михайловича первым известным ему моряком, проглотившим наживку престижного удила, был его знакомый штурман Андрюха Каменев.
Однажды, зайдя на большом украинском балкере за зерном для родной страны в порт Новый  Орлеан, что в американской Луизиане (в тезисах РУХа было четко нацарапано, что весь хлеб, нелегально вывезенный из Украины, хранился у кацапов в хранилищах  под Кремлем, надежно упакованный для предотвращения гниения в целлофановые мешки), Андрей уговорил Сергея Михайловича поехать вместе с ним в один магазин с целью приобретения агрегата века.
Напрасно С.М. убеждал того, что в США другая частота напряжения, что эффект приготовления намного понизится, если не будет близок к нулевому, что нужен будет не менее огромный трансформатор и лучше подождать.
Андрюху было не остановить.
В конце-концов они за 230 U$D приобрели в “K-Mart”-е какой-то железный ящик, невероятно тяжелый и насилу притащили его на пароход.
Затем Сергей Михайлович протянул кабель к трансформатору на 110 Вольт, и вскоре в столовой команды, куда буфетчица доставила большущую замороженную курицу, собрался весь экипаж.
Птицу запихнули в отсек и аккуратно, но надежно заперли  красивой дверцей. Андрюха заботливо установил таймер на 10 секунд.
Время тянулось ужасно долго.
Наконец, что-то пискнуло, чихнуло и рыкнуло.
Зазвенел звоночек.
Народ, расталкивая друг друга, кое-кто с вилкой, кое-кто с ножом, остальные с солью и хлебом бросились на аппарат, как  в свое время это очень мастерски  проделывал рядовой Матросов.
Но с животным ничего так и не произошло.
Бедняжка по-прежнему неподвижно лежала, покрытая льдом.
Андрюха не унывал, он установил часовой механизм на 20 секунд.
Результат был прежний.

Так с определенными интервалами дело дошло до 30 минут, когда члены экипажа, чертыхаясь, уже разошлись, а судовой благодушный повар успел приготовить им куриный бульон, дабы смягчить нарастающее недовольство.
И только через полчаса Андрей и Сергей Михайлович вытащили из электронного робота слегка тепленькую тушку.
– Ничего страшного, – резюмировал Андрей, – поставлю дома в гостинной на самом видном месте  –  пущай все завидуют!
…Припаяв последний транзистор, Сергей Михайлович удовлетворенно цокнул языком и принялся настраивать блок.
Внезапно к нему в мастерскую заглянул Емеля.
– Михалыч, у меня в микроволновке входной низкочастотный фильтр  “полетел”, сможешь отремонтировать? – спросил он.
Сергей Михайлович не поверил своим собственным ушам и оторопело повернулся к механику:
– Господин Лях, потрудитесь, пожалуйста, объяснить – откуда такие космические знания?
– Так я ж в Макеевке печку в мастерскую носил, с меня целых 50 гривен (эквивалент 10 U$D) содрать хотели. Ну, я им кукиш и показал, чем платить такие деньжищи, – удовлетворенно произнес Емельян.
– Да, но фильтр необходимо подбирать и настраивать, если нет точных данных, – попытался объяснить специалисту по выращиванию картошки Сергей Михайлович.
– Не переживай – за пять гривен они мне этот фильтр выпаяли и вытащили. Вот он.
На нем схемка нарисована и чевой-то нацарапано, – Лях протянул С М. залитую твердым веществом коробочку с табличкой.
Сергей Михайлович осмотрел схему, характеристики дросселей и  конденсаторов и сказал Емеле:
– Нет проблем, через пару дней получишь новую – бесплатно!
Лях, угодливо кивнув и хитро улыбнувшись, испарился.  
С.М. уважал в работе качество, поэтому, собрав для Ляха элементарную схему, он постарался приблизить ее максимально к заводской.
Для этого он залил ее эпоксидной смолой и отшлифовал, оставив четыре торчащих провода – по два на входе и выходе фильтра.
Получилось нечто, подобное кубику с отводами.
Ляху он объяснил, что красные – входные концы подключаются к сети, а желтые идут на схему – выход.
Емеля что-то записал себе в блокнот и удалился.
Сергей Михайлович мгновенно забыл об этой электронной детальке.

…Вот и аэропорт.
Сколько их за свою жизнь посетил Сергей Михайлович!
Он задумался над тем, что вот так в движении и пролетело время – на рельсах, дорогах, в воздухе и, конечно же, на воде. Жаль вот только, что по земле походить пришлось совсем немного.
Лос-Анжелесский аэропорт считался одним из крупнейших по пассажирообороту на всем тихоокеанском побережье Америки и Азии.
Впоследствие, в буклетах, что припрятаны в мешочках на спинках самолетных кресел, Сергей Михайлович прочитал, что этот самый пассажирооборот сверхмогучего аэропорта составлял более ста тысяч человек ежедневно – более 3-х миллионов пассажиров пересекали L.A. ежемесячно лишь по воздуху!
Свой контракт С.М. отработал на этот раз довольно спокойно.
Получив на борту судна окончательный расчет и простившись с экипажем, он в сопровождении Ляха спустился по крутому трапу на причал к машине сопровождающего агента.

По дороге в аэропорт Сергей Михайлович вел с агентом абсолютно никакую беседу, а Лях, впервые оказавшийся в США, ошарашенно вертел  башкой.
На улицах Лос-Анжелеса задышало 17 ноября 2001 года.
Прошло чуть больше двух месяцев после террористических событий, предсказанных господином Нострадамусом и Томом Клэнси в своей книге “Политика”. 
…Вот и аэропорт…
Агент хорошо знал свое дело, поэтому прибыли как раз вовремя.
Началась регистрация.

Сдав багаж и немного прогулявшись по залу, Сергей Михайлович и Емельян направились к стойкам для прохождения иммиграционных формальностей.
Все происходило как обычно.
И вот вдруг, когда до небольшой очереди к корридору осталось всего несколько шагов, к Ляху подошли трое рослых мужчин в темно-синих куртках с многозначительной надписью SECURITY на спине, оттрафареченной большими желтыми буквами.
– Господин Лях? – осведомились они и, получив утвердительный ответ, быстро скрутили бедняге руки за спину, нацепив браслеты.
Все произошло настолько молниеносно, что Емеля не успел даже запротестовать.
Сергей Михайлович опешил.
– Михалыч, – только и успел крикнуть Емеля, – передай моей верной
Галине – пусть весной начинает сажать  “синеглазку”.
Может я в ихнюю тюрьму надолго!
– А что еще передать? – вслед удалявшемуся  конвою бросил С.М..
– Пускай проследит за третьей от забора яблоней – должна привиться, –  уже как отдаленное эхо расслышал он.

Как гром среди покрывшегося тяжелыми свинцовыми тучами неба, прогремело объявление:
“Всем, находящимся в здании аэропорта, немедленно выйти на улицу!”
“Это уже не тюрьма, Емеля! Похоже на электрический стул!” – подумал Сергей Михайлович, направляясь к выходу из зала.

Американцы были весьма натренированы всякого рода террактами, похищениями и захватами заложников, поэтому эвакуация происходила довольно дисциплинированно, почти как парад на Красной Площади в день очередной годовщины Фатальной Революции.
И действительно – народ отдельными группами выходил к автомагистрали, что на бульваре им. испанца Сепулведы (интереснейший был мужик) и на проспект Манчестер.
Движение транспорта было надежно перекрыто.
Кто-то уж очень умело руководил человеческой массой.
“Наверное, скоро рванет!” – размышлял Сергей Михайлович, оглядываясь на каскады аэропортовских зданий.

В отчаянии он подсчитывал убытки от разрушенного бетонными руинами багажа.
“Интересно, будет ли какая-то компенсация? Снова все перенесут и я прилечу домой на неделю позже. Как обычно, супруга произнесет:
Только с тобой могло такое случиться!”, – оценивал  происходящее упавший духом Сергей Михайлович.
“А все-таки Ляха жалко. Что же мог натворить этот болван?
Может он купил при заходе на Филиппины тротил, который там часто используют в качестве удобрения, для своей проклятой дачи?
Или он хранит на ней чеченского полевого командира Хаттаба, скрывающегося от возмездия?
Чем же он его кормит? Картошкой?
Вряд ли Хаттаб станет сидеть на одной ляховской картошке.
Но раз Емелю так сурово повязали, а весь аэропорт срочно разогнали – дело весьма серьезное.
Главное, чтобы я не влип в историю вместе с этим шутом”, – размышлял  взволнованный С.М.
Внезапно его осенило.
Он резко остановился, как сломавшийся автомобиль во время ралли.
“Так вот почему Лях ушел из индийской компании!
Скорее всего он отказался сотрудничать с какой-то ультрагруппировкой в которую по глупости вступил, работая там старшим механиком.
А может его принудили к этому ? Явно это были  “Тамильские тигры”,  и Лях разошелся во взглядах в каком-то из Хадисов с суннитами.
Хотя, впрочем, –  “тигры”  на Цейлоне. 
А вообщем-то – какая разница, хоть в самом Пакистане.
Главное – Ляха взяли, а мне грозит опасность, как соучастнику”, – с ужасом взвешивал события и свои собственные шансы Сергей Михайлович.
В этот момент толпа изменила направление движения.
Поток хлынул назад.
“Неужели пронесло? Неужели разминировали?
Емеля скорее всего уже где-то на военной базе, а может в броневике, окруженный десятком -другим полицейских машин”, – думал Сергей Михайлович.
Минут через сорок он вместе со всеми вошел в зал.
Табло мониторов сообщали о текущих регистрациях и номерах рейсов. Понурив голову, Сергей Михайлович в очередной раз направился к своей стойке.
Пассажиры еще не подошли.
Возле клерка стоял лишь один хитро улыбающийся субъект.

Это был Емеля.
Сергей Михайлович несказанно удивился и обрадовался.
Наверное, именно так радовался Робинзон Крузо, впервые увидевший на необитаемом острове своего Пятницу.
И, хотя Калифорнии было далековато до необитаемого острова, чувство огорчения и одиночества исчезло.
– Ну, рассказывай – что с тобой произошло! – с нетерпением произнес Сергей Михайлович.
Емельяна в самом деле забрали агенты службы безопасности аэропорта. Они привели его в отдельное помещение, где указали ему на его багаж – чемодан середины тридцатых годов, весь в заклепках с металлическими блестящими протекторами на уголках.
Некогда, именно с такими дорожными ящиками московские НЭП-маны, напялив белые панамы, отправлялись летом на каменистые сухумские пляжи.
– Ваш? – спросили Ляха и, когда тот кивнул, ему приказали :
– Открывайте!
С Емели сняли наручники, и он принялся распаковывать свой хлам.
А в это время полным ходом шла эвакуация людей.
На рынке родного города Лях приобрел за 12 гривен электронный буди льник, с которым не расставался.
Это был очень капризный механизм.
Он звенел лишь тогда, когда сам этого желал, т.е. когда ему взбредет в маятник.
Так, если Емеля устанавливал звонок на 07.00 часов, тот почему-то орал в 09.30, очевидно, сам желая поспать немного подольше.
Если же время пробуждения фиксировалось на отметке 06.00, то эта сволочь всем назло трезвонила в 04.50.
Когда же Емеля устанавливал аларм на 08.00, будильник отказывался звенеть вообще, давая понять, что в такое время нормальные люди и сами могут проснуться.
Короче, от этих двенадцати гривен можно было ожидать чего угодно.
И вот, в тот самый момент, когда рэтро-чемодан соскользнул с сортировочного транспортера и направился к багажному контейнеру, будильнику, скорее всего не понравилось дальнейшее времяпровождение в одиночестве, в окружении угрюмых сумок, и он заверещал как никогда ранее, требуя вернуть его в теплый карман хозяина.
Служащие мгновенно спохватились, выдернули чемодан из общей кучи и вызвали подмогу.
Далее все происходило по отработанной схеме:
Багажная бирка – номер рейса – фамилия пассажира – наручники...
Нужно заметить, что такие люди, как Емеля, никогда ничего не упустят, не забудут, не проморгают.

На случай, если вдруг пароход сойдет с ума и вздумает выгружать контейнеры на Северном полюсе, Лях взял с собой в рейс утепленные байковые кальсоны шепетовской фабрики  “Холодок”, купленные также на злосчастном рынке.
Именно в них-то он и упаковал свой самый драгоценный инвентарь – будильник и фильтр, сконструированный Сергеем Михайловичем, тщательно уложив все на дно чемодана.
Емельян был не прочь прихватить с собой и унты, которые утащил еще служа в Армии на Земле Франца-Иосифа, но верная супруга встала Берлинской бетонной стеной поперек ляховской дороги в аэропорт, причитая при этом, что унты нужнее их зятю – Рафику, проживавшему с ихней дочкой в северном районе города Душанбе.
Можно представить себе дикие лица агентов безопасности, когда Лях, развернув кальсоны, показал им мигающий и пищащий мини-таймер с бешено бегающими цифрами на дисплее рядом с непонятным кубиком, из которого торчали разноцветные провода.
Ну чем не “палестинский  вариант”? 

Растерянный Лях, с перепугу смешав гуцульский, хинди и язык мимов, попытался было объяснить, что это вовсе не его вещи, что во всем виноват Михалыч.
Но уже в тот критический момент, когда назревал решающий вопрос:
“А кто такой Михалыч?”, – в дверях появился солидный господин.
Лях с выпученными, как у болотной жабы глазами, с особой тщательностью описал его Сергею Михайловичу, называя нового босса не иначе как “министр ФБР”.
Он уважал власть, и всех представительных парней, одетых в пиджак и при галстуках, называл “министрами”.
Тот, даже не моргнув глазом, забрал диковинный кубик и удалился, как сказал Лях,  –  “на лазерный рентген”.
Через пятнадцать минут он вернулся.
Бросив кубик прямо точно в середину кальсон, на манер Ларри Бёрда,  “министр” сказал детективам:
“Get this fucking tramp out of my eyes”.
Они объяснили Ляху, чтобы он быстро упаковывал баул и летел на регистрацию.

Уже сидя в баре и совершенно не слушая Емелю, в семнадцатый раз повествовавшего про  “министра”, С.М. подумал:
“Перелеты! От них только и жди приключений! Спасибо, Господи, хоть меня не сцапали! “
До Франкфурта долетели спокойно.
Самолет опоздал лишь на четверть часа. 
В Германии задышало 18 ноября 2001 года.