Э К С П Е Д И Ц И Я

Странно ли, что тебе нет никакой
пользы от странствий, если ты   
повсюду таскаешь  самого себя?   
Сократ            

" куда только не забрасывала меня судьба, в каких только ситуациях мне не приходилось побывать, сколько отчаянных неудач и счастливых моментов мне удавалось пережить на жизненном пути!
И все-таки я благодарен фортуне и, если бы мне удалось прожить эти годы с самого начала, то я не стал бы что-либо менять!”
Именно такими словами подавляющее большинство мемуаристов – как великих, так и незаметных, ученых и дилетантов, героев и преступников маркируют свое произведение, порой (чаще) откровенно лукавя, иногда отдавая дань современной моде, а может просто для красного словца.

О своей жизни Сергей Михайлович вкратце, без запинки мог бы написать следующее:

“И куда только я, в основном по ошибке, сам себя не забрасывал, и в какие только переделки, в основном по своей беспечности, не попадал, и в какое только дерьмо, в основном из-за торопливости и небрежности не влипал!
Если бы мне суждено было начать свою жизнь сначала, я прожил бы ее ну, как угодно, но только иначе. И, желательно, на другой планете!”
Сергей Михайлович улыбнулся. Он вспомнил, что когда-то, в прошлой жизни, позвонил из Англии одной знакомой даме, которую он прозвал “бриллиантовая Изольда”*.

* В течение многих лет Джеймс Брэйди делал деньги на поставке  железнодорожного оборудования. Он жил в Нью-Йорке и был чрезвычайно богат. За его любовь носить очень дорогие драгоценности  он получил прозвище “бриллиантовый Джим”

Мозгов у той Изольды было ровно столько, сколько надобно для того чтобы эти самые сверкающие камешки суметь на себя нанизать. Поздравив ее с Новым годом ровно в 00.00 часов по Гринвичу, Сергей Михайлович услышал в ответ:
– Сергей, но ведь у нас уже 2 часа ночи!
– Изольдочка, я нахожусь ужасно далеко, в самой лондонской клоаке и здесь сейчас полночь. Просто телефонный сигнал  из-за расстояния по ступает к вам только через два часа,  -  убедил С. М.  Изольду.
.– Господи! Так долго? – удивилась она.
Жаль, что у них тогда с Изольдой так ничего и не получилось.
Она любила его. А мозги? Кому они нужны, эти мозги?
– А известно ли Вам, уважаемый Сергей Михайлович, что перед самым началом концерта все музыканты настраивают свои инструменты на но те “ля”, которую берет гобоист?
И знаете, чем отличается английский рожок от гобоя? Почти ничем. Он только имеет регистр пониже, – спросил своего обычного собеседника его знакомый мичман.
Сергей Михайлович раскрыл рот.
– Только, умоляю, не переключайтесь на балет и марксистко-ленинскую философию. Вместе с симфонической музыкой это трио является моими  “любимыми” темами, – успел промолвить несчастный С.М.
– Но почему же! Вспомните Пеги Хукхэм, она же – Марго Фонтейн! Какую небесную пару они составляли с Рудольфом Нуриевым! А разве можно забыть Дягилева, Петипa? Знаете, какую революцию совершил в балете хореограф Жан-Жорж Новеррa? Он нарядил актеров в легкие, не стеснявшие движений костюмы, запретил надевать маски и требовал от них не только танцевального, но и драматического мастерства!
– Стоп, стоп, стоп! – чуть ли не вскричал Сергей Михайлович, – давайте-ка лучше поговорим о погоде.
– О погоде? – удивился мичман, – но ведь это ужасно скучно.
– Вы не правы, – возразил С.М. и задумался.
Он переместился в полосу серых туманов, угрюмых скалистых берегов, плавающих льдов и северных холодов, которые даже летом заставляют тщательно укутываться в теплые одежды оказавшегося в Арктике человека.
Вовсе не малых размеров таганок Министерства Морского флота СССР, прогреваемый его костерком из бездонных топливных бочек, вполне позволял прихлебывать щи из жирных объёмов посудины не только плавсредствам министерства и так необходимым ему судоремонтным заводам, но и многочисленным “бомжам”, кормившемся у этого теплого пищевого очага.

К ним относились “СовТехснаб”, “Совбункер”, “СовСвязь-Спутник”, “Cовсудоподъём”, различные там “Экспорты-Импорты”, “Совкомфлот”,  “Инфлот” и т.д. и т.п.

В этом же кружке со своей солидной ложкой удобно расположилось и Гидрографическое предприятие ММФ.

Гидрография – структура, конечно, важная, но мгновенно возникают сразу несколько вопросов. 
Ну, например.

Скажем, почему Гидрография ММФ и Гидрография ВМФ – абсолютно независимые предприятия?

Уж не потому ли, что проводимые ими замеры глубин в одних и тех же точках абиссалей* давали совершенно разные результаты?

*Зона больших морских и океанских глубин.

Тогда каким картам верить?
Следующее.

Почему собственно “предприятие”, а не институт Гидрографии, как, к примеру, “ширшовка”* и почему это предприятие было прикреплено к ММФ, а не к Академии Наук СССР?

* Институт Океанологии им. Ширшова также в свою очередь содержал и кормил предприятия – “Севморгео” в Калининграде и Ленинграде, “Южморгеология” в Геленджике и филиал  “Севморгеологии” в Петропавловске-Камчатском. В то время, как сам институт относился к Академии Наук СССР.

А если они вели такую обширную и бурную деятельность, то почему не объединения?
Ну, и в конечном итоге под управлением морского Гидрографического предприятия находились многочисленные гидробазы, расположенные в северной части Нерушимого Союза в поселках городского типа.
Типа Архангельск, Хатанга, Игарка, Тикси, Провидения и т.д.
Назначение гидробаз, как таковых, было определение рельефа морского дна, ну и побочных факторов нашей матушки природы – направление ветра, течений, определение вулканической активности, четкое обозначение фарватеров, расстановка маяков, бакенов, “открытие новоиспеченных земель” и т.п.
Имелись также и свои отделы, которые занимались чисто погодой.
Метеорология – неимоверно интересная наука.
Не менее интересные ребята в этой науке работают.

Так, Саша Колыфин – один из лучших друзей Сергея Михайловича в свое время окончил университет и получил специальность метеоролога, после чего замысловатыми путями отправился на работу в мурманскую контору “Севрыбпромразведка”, где на борту судна взвешивал, используя аптекарские весы, мальков зубатки.

По его словам, было чрезвычайно важно в момент взвешивания точно определить – где “он” и которая “она”.
Касаемо друзей-гидрографов, их также у Сергея Михайловича хватало, к тому же однажды он и сам чуть было не затесался в гидрографы.
Тот же Коля Птицын по кличке “Вася” работал в Архангельской гидробазе на судах типа “Дмитрий Овцын”.

Этот самый Овцын прозябал в лейтенантах у командора Беринга. Надо признать, талантливый это был мужик.

Сам Вася в Архангельске, как впрочем, и на всем Крайнем (или Бескрайнем?) Севере, никогда не бывал, получая отпускные и оформляя отгулы в главной Московской конторе.
Однако, это не мешало ему производить замеры глубин в просторном устье бразильской Амазонки вместе с другими архангелогородцами, что было ох как важно для того Союза, особенно для Минморфлота.
Вот почему в кумекающей плазме Сергея Михайловича возник вопрос:
”Ну, а почему бы и ему чего-нибудь не промерить?” 

Так или иначе, однажды он подвязался на работу в Гидрографическое предприятие ММФ в качестве механика в экспедицию с окладом 300 рублей плюс коэффициент 1.8 сроком  на три месяца.

Деньги, скажем, немалые, поскольку элитарная совковая “копейка” стоила тогда 5000 р.
Кирпичи же копили на нее чуть ли не всю сознательную жизнь.
Вот и получалось, что за время экспедиции С.М. мог урвать себе почти 1/3 копейки, даже больше, чем полушку.
Так что же это за экспедиция такая предстояла?
Гидрографическое предприятие не только направляло в рейсы научно-исследовательские суда, но и осуществляло различные наблюдения в определенных точках, куда время от времени посылало свои партии работников с целью приобретения необходимой информации. 
В одну из таких экспедиций и был послан Сергей Михайлович.
Ее цель – проведение замеров на мысе Жохова острова Котельный, крупнейшего в архипелаге Новосибирских островов моря Лаптевых.
Так было указано в плане работ на сезон с 26-го июня по 2-е октября.

На Котельный возможно было попасть, только получив необходимый допуск в I-м отделе при Обкоме партии.
Объект, как оказалось, действительно был секретный – огромное количество мха и голых скал уже давно привлекали пристальное внимание потенциального врага.
Чтобы хоть как-то замаскировать маршрут, в паспорте Сергея Михайловича поставили специальный штамп –  “отправлен на полевые работы в Хатангу и Тикси”. Этот штамп до сих пор красуется в его документе с надписью “СССР” как дорогая память.
Кроме всего прочего, тайный допуск был необходим на случай побега гражданина СССР из СССР в СССР. Такое тоже бывало.
Убежит, понимаешь, потом ищи его, понимаешь.

Сергея Михайловича предупредили, чтоб он слишком много с собой не набирал – все нужное они получат в Тикси.
Ну, а пока он резво изучал свои задачи в предстоящей работе.
Они оказались довольно простыми:
обслуживание двух двигателей (основного и резервного) типа 24а 16/32, работающих на дизельном топливе – солярке.

Особого опыта здесь не требовалось, лишь следить за температурой, уровнем воды и масла, а также наличием топлива, попеременно запуская двигатели через каждую неделю.

Профилактика заключалась в замене топливных и чистке масляных фильтров.
Ну, а двигатели в свою очередь приводили в конкретное действие генератор мощностью около 15-ти киловатт для подачи электропитания на радиостанцию и бытовые нужды.
Задачами Сергей Михайлович остался доволен.

Когда аэрофлотовский маршрут Москва – Хатанга – Тикси был завершен, группа направилась прямо к зданию Тиксинской гидробазы за дальнейшими указаниями.

Начальником экспедиции оказался Георгий Архипович Пчельников, крупный 50-летний мужчина с обветренным  лицом.
Бывший офицер, – Пчельников служил когда-то в Гидрографии ВМФ (все-таки странная это была держава – СССР), но по туманным, хотя и слегка декольтированным причинам перешел в родственную контору.

Можно было бы признать за ним ветерана-гидрографа, но назойливые мозги офицера постоянно возбуждали характер Пчельникова, чувствовавшего порой себя на плацу даже в тундре.
В обязанности начальника экспедиции, как и любого другого руководителя, входили организация работ, отчеты, ежедневные сводки, питание, быт, снабжение и  т.д.
Надо признать, он отлично понимал, что к чему, поэтому сразу же раздобыл несколько 20-литровых канистр с чистым медицинским спиртом  вещь, как потом выяснилось, незаменимая в экспедиции.

Радистом в их группе был рыжий паренек, чуть постарше Сергея Михайловича с очень распространенной фамилией – Барбоскин. Звали его Эдик.

Он был не унывающий весельчак и шутник, который являлся ценным приобретением в продолжительной и скучной экспедиции.
Эдик очень любил свое дело, ставшее, к великому сожалению господ Маркони-Попова, почти никому не нужным в настоящее время.

Барбоскин должен был поддерживать постоянную связь с Большущей Землей, а также принимать погоду, сигналы с метеозондов, прослушивать эфир на аварийных частотах.
Ну, и, наконец, метеоролог.
Альгис Блумберг. Ему было около 35 лет. Он олицетворял собой типичный образец ученого-метеоролога.
Высокий, худой, лысеющий человек в очках, напоминающих пенсне.
Блумберг оказался невероятно интересным собеседником.
Он рассказывал множество удивительных вещей, и Сергей Михайлович всегда с удовольствием слушал его.

К вопросу о национальностях Блумберг относился весьма снисходительно, поскольку считал себя восточно-балтийским скандинавом.
На вопрос:
“А что же это за народ такой и каково его историческое наследие?”
Блумберг отвечал довольно путано и сбивчиво.

Итак, вскоре пчелиная команда получила на складах провиант, оружие (несколько карабинов), снабжение, многочисленные бочки с топливом, спецодежду, инструмент и т.д., а затем отправилась в порт, где под наблюдением “матки” (ПГА) все это было погружено на небольшой гидробазовский пароход  “Оленевод”.
Отход назначили на следующее утро.
Ну, а до мыса Жохова, самой западной оконечности острова Котельный добирались почти полтора суток. 

Там же снабжение было перегружено на плашкоут, ошивавшийся у берега. Несколько часов потребовалось для перегрузки уже с плашкоута на гусеничный вездеход, который и доставил сменную партию со всем хозяйством к месту назначения.
Со своими предшественниками они встречались на  “Оленеводе” – там они передали Пчельникову необходимые распоряжения и секретную документацию.

Лагерь представлял  собой большую брезентовую палатку, вокруг которой была натянута проволока. Тут и там были возведены необходимые хозяйственные помещения – сарайчики, среди которых выделялась моторная с выхлопной трубой. Там же находились цистерны с топливом и вокруг были натянуты антенны. Рядом торчали столбики со “скворечниками” – метеорологическим оборудованием.
Радиорубка размещалась в небольшой отдельной палатке.
Расстояние до обрывистого берега было около километра.
Вскоре вездеход уехал к своей дежурной стоянке-причалу, до которого необходимо было чесать всего каких-то 8 км.

Полярники остались один на один с натурой.
Население острова оказалось очень многочисленным.

Зайцы, тушканчики, лисы, полярные волки, яки, белые медведи и несметное количество самых разнообразных птиц – вот лишь скудный перечень “национальностей” сей территории.
Растительности почти никакой не было – типичная зона тундры.

Как известно, летом за полярным кругом ночей не бывает, но время есть время, и когда наступал “вечер”, все собирались у костра, для которого использовали уголь, поливая его дизельным топливом, поскольку дрова являлись дефицитом. Уголь доставлял в лагерь вездеход из базовой стоянки при очередном посещении группы Пчельникова.

Сам “нарком” и выдавал каждому по 100-150 граммов спирта, после чего завязывалась беседа.
Одновременно планировались работы на следующий день.
Как и все военные, начэкс очень любил выпить, и каждому члену кострового клуба было известно, что для себя он припрятывал спирт отдельно, поскольку Пчельникова не раз наблюдали “изрядно вон выходящим”, хотя канистры были на замках.
– Утром запускаем шары, – напоминал Блумбергу Георгий Архипович, а тот согласно кивал.
– Сергей, не забудь проверить гелиевые цилиндры, – говорил он  С.М.
– Все будет сделано, патрон, – отвечал тот.
Метеошары для измерения направления и скорости ветра обычно наполнялись азотом или гелием. С усиленной оболочкой они могли подниматься на высоту 20-30 км в зависимости от состояния атмосферы.
На многих метеостанциях их запускали по 4 раза в день.

Высоту и направление подъема определяли с помощью теодолита по отношению к месту запуска, ну а скорость и направление ветра уже вычислялись математически.

Поскольку метеорологические работы, возглавляемые Блумбергом, были весьма разнообразны, шары запускали лишь дважды в день.

Погоду “делают” шесть метеорологических факторов: температура воздуха, барометрическое давление, скорость ветра, влажность, облачность и испарение.
В подавляющем своем большинстве люди думают, что погода зависит от состояния неба, соответственно она может быть облачной или ясной, пасмурной или дождливой.
На самом же деле солнечные лучи варьируют атмосферную температуру, создавая из воздушных масс тепло, ветра, дожди, облака.
Помимо шаров в подчинении у Блумберга находился взвод датчиков на правления ветра, дистанционный самописец-анемометр, прибор для измерения количества осадков, термометры, анероид Люсьена Види, барограф, ртутный барометр, изобретенный еще в XVII веке учеником Галилея – Эванджелистой Торричелли.
Несколько раз запускали в воздух и радиозонды.
Тогда уже и Барбоскину прибавлялось работы – он принимал сигналы от трансмиттера радиозонда.
– Господин Блумберг! Попрошу просветить народ на предмет окружающих нас небесных тел, – просил Альгиса С.М.

Тогда тот принимался рассказывать очередные чудеса, оперируя научными терминами.

Он поведывал своим друзьям о том, что в нашей солнечной системе существуют тысячи малых планет.
Эти планеты настолько малы, что даже в телескоп видны лишь точки света, подобные звездам. Вот почему их назвали “астероидами”, что в переводе с греческого означает “звездоподобный”. Большие же планеты сквозь окуляры телескопа видны как круглые диски.
Первым открыл астероид Джузеппе Пиацци из Сицилии, когда однажды вдруг заметил, как одна из звезд в созвездии движется. Вот тогда он и обнаружил крупнейший  астероид – Церес, 480 миль в диаметре.

Но особенно интересно было узнать, что даже перед открытием астероидов следуя Закону Бодэ, количество параллельных орбит вокруг солнца на одну превышало число планет нашей солнечной системы.
И орбита на расстоянии 2.8 астрономических единиц была не занята.

Вот тогда-то и был открыт астероид Церес вблизи этой орбиты между Марсом и Юпитером. Это было невероятно интересно!
Сергей Михайлович готов был слушать Блумберга хоть до утра.
Давно уже отправился спать Архипыч, вот и Барбоскин, попрощавшись, ушел урывать оставшиеся часы сна, а они вдвоем все сидели у костра.
– Лишь один-единственный астероид Вы можете иногда наблюдать на небе без телескопа, – продолжал Блумберг, – это Веста.
Вам, Сергей Михайлович, конечно же, известно, что еще издавна астрономы строили свои обсерватории на вершинах гор, выше облаков и загрязнений атмосферы. Но даже в этом случае изображение искажается воздушными потоками. Самое четкое изображение доступно только из обсерватории вне атмосферы – из космоса. Американцы давно приступили к созданию такого телескопа. Вы также знаете, что в телескопах используются не линзы, а зеркала.
Для получения наиболее ясного изображения эти зеркала должны быть изготовлены по сверхточным размерам.

Лично мне бы очень хотелось посмотреть наземные испытания этого телескопа.*

* Блумберг оказался прав. Космический телескоп “Хаббл” был запущен  на околоземную орбиту  известным  шаттлом “Дискавери” в апреле 1990 года. Операторы NASA, сфокусировав телескоп, к своему ужасу обнаружили, что изображение даже приблизительно не отвечает той четкости, на которую они так рассчитывали. Оказалось, что производитель отполировал зеркало под слегка неточным углом изогнутости. Ошибка составляла лишь 1/15 диаметра волоса человека. Сферическая аберрация, однако, была значительной. Поразительно, но телескоп никогда не тестировался на земле, что могло бы предотвратить эту ошибку до его запуска.

– Альгис, обещай мне продолжить эту тему, – попросил С. М.
– Обещаю, – ответил Блумберг, и они отправились спать.

И все-таки будни были радужными, несмотря на то, что серый цвет являлся доминирующим.

Эдик вставал очень рано – его радиовахта начиналась около 5 часов утра.
Остальных бедняг спустя лишь пару часов будил голос начальства, так и не сумевшего оставить на Большой Земле свои корабельные замашки:
– Подъём! Приготовиться к построению на подъём (сразу два подъёма) флага! Явка обязательна всем, кроме Барбоскина.
Сонные Блумберг и Сергей Михайлович выползали из палатки.
– Становись! На флаг, смирно! – орал начэкс и с этими словами выносил длинный деревянный шест, к концу которого была прикреплена промасляная красная тряпка.
Он торжественно вручал этот шест Сергею Михайловичу, а сам убегал в палатку за изрядно потрепанной гармошкой, оставленной кем-то из полярников.
Затем  начинал играть один из военно-морских маршей.
Сергей Михайлович шагал с шестом к небольшому холмику, сложенному из камней и водружал “флаг” на его вершину.
– Разойдись! – пела гармошка, и народ отправлялся чистить зубы.
После завтрака, где за повара был, естественно, Барбоскин, Пчельников уходил обычно на охоту – карабины им выдали не зря  и, как оказалось, не только в целях охотничьих забав.

Вокруг лагеря бродило довольно немало белых медведей. И, хотя  в летнее время они были не так агрессивны, как зимой, ожидать от этих соседей можно было всякого.
Опять же в целях безопасности  вокруг палатки натянули проволоку, по которой пропускали электрический ток, когда работал генератор.

Каждому известно, – электричества боятся все, даже электрики – это Сергею Михайловичу знал, как никто другой из экспедиции.

Но все же у Пчельникова были и свои методы борьбы с полярными медведями.
Как известно, медведи близоруки и видят они также не очень хорошо.
И, хотя слышат они тоже плохо, это не мешает их способности обнаруживать запахи на довольно приличных расстояниях.

Зимой полярный медведь питается моржами и котиками, а в поисках добычи может  также проплывать весьма приличные расстояния.
Во время короткого арктического лета он питается мышами и ягодами, но вообще-то не брезгует и ничем другим, в том числе и людьми.
Вы можете спросить у любого полярника, и он Вам ответит, что самым любимым кушаньем косолапого, что, конечно, вполне понятно является
сгущенное молоко, которое выдавалось в экспедициях в немалых количествах.

На предмет потребления человеческого мяса объект статистикой не фиксировался, пока не фиксировался.
Вот почему, когда один из медведей принялся регулярно навещать лагерь, Пчельников решил, что безопаснее будет подкармливать его на расстоянии.
Группа прозвала медведя “Николаич”.
Специально для Николаича ежедневно метрах в ста от их жилища оставлялась банка сгущенки. Банку открывали, не выливая содержимое, чтобы Николаич мог с ней повозиться подольше.
Обычно, часам к 7 вечера, он приходил на положенное место, и даже издали была видна его улыбка.
Николаич, разумеется, был бы и рад проглотить сгущенку одним махом, да не тут-то было!

Его огромная морда не позволяла ему очень быстро уничтожить снадобье, и он был вынужден долго мучиться, основательно вылизывая внутренности сосуда своим языком.
В конце-концов, довольный Николаич удалялся до следующего вечера.
– Альгис, а ты веришь в существование Земли Санникова? Ведь мы, по его предположениям находимся почти рядом? – спросил как-то ученого Сергей Михайлович.
И, как всегда, ученый оказался в конечном итоге прав.
– Видите ли, мой друг, чтобы понять суть этой темы в общем, необходимо обладать кое-какими знаниями в вулканологии. Я готов поделиться ими с Вами. Отвечая же на Ваш вопрос кратко, скажу:
– Да, я верю! – настойчиво произнес Блумберг.
– Ну, так поделись, пожалуйста! Я весь внимание, – тут же с азартом и блеском в глазах выпалил Сергей Михайлович.
– Начнем с того, что большинство вулканов планеты скрыты на дне океанов, – начал метеоролог, – лишь около 500 из них находятся на поверхности.
Существует несколько типов извержений.
Наиболее опасным своими взрывами из них является плинианский.
Этот тип извержения произошел на горе Везувий в 79 г., когда могучий взрыв похоронил под слоем пепла Помпею и Геркуланум.

Хочу также заметить, уважаемый Сергей Михайлович, что пелейский тип, названный по имени вулкана  Мон-Пеле на острове Мартиника, не менее опасен.
8 мая 1902 года вулкан на этом острове также накрыл пепельным слоем городок Сен-Пьер, погубив 30 000 жителей.
Уцелел лишь один человек, который находился в тот момент в тюрьме. С библией в руках он  смотрел в маленькое единственное окошко под потолком, находившееся в его камере, и “огненная туча” так и не засыпала этого человека.*

* Исколесив, точнее избороздив Карибы и вдоль, и поперек, Сергей Михайлович не мог не побывать на острове Мартиника в его главном центре и порту  –   Форт де Франс всего в каких-то 8-ми километрах от городка Сен-Пьер, второго по величине на Мартинике. Посетить развалины старой тюрьмы этого гористого, но удивительно красивого острова, ему, к сожалению, не удалось.

Благодаря подводным вулканам сформировались целые острова. Когда такой вулкан начинает извергаться, на поверхность выбрасываются дикие тучи пара и дыма. Из хлынувших потоков лавы образуется новый остров.
Я уверен, что именно так и появилась на свет Земля Санникова.
Её-то и наблюдал тогда впервые промысловик мамонтовой кости Яков Санников, как раз почти с того места, где мы с Вами и находимся, всего в 70-80 км от нас.

После него этот гористый остров видели экспедиции Геденшторма, Анжу, Толя и другие. 
Блумберг на минутку остановился в своем рассказе и выпил оставшийся в кружке спирт.*

* Осенью 2003 года на 7-м Международном конгрессе было официально признано существование Земли Санникова.  Миф был рассеян. Многие исследователи считают, что Земля ушла под воду по причине того, что в основном Арктические острова состоят не из скал, а из вечной мерзлоты, поверх которой за тысячелетия  был нанесен слой грунта.   Со временем морская стихия “съедает” остров, и он буквально растворяется в воде. Лично Сергей Михайлович придерживался версии г-на Блумберга (еще бы!). Экспедиция по поиску Земли Санникова намечена на лето 2005 г.

– Но каким образом на острове оказалась такая богатая растительность, раз там обитали люди? – удивился С.М., а Блумберг пояснил:
– Скорее всего, островной климат из-за наличия гейзеров благоприятствовал этому. A семена растений на далекие острова заносятся живыми организмами – птицами, морем – водорослями, а также ветром.
– Ветром? – вновь удивленно спросил Сергей Михайлович.
– Именно ветром. Микроскопические семена, называемые по-латыни  Metrosideros  переносятся ветром на несколько тысяч километров.

Вот почему так удаленные Тихоокеанские острова настолько богаты растительностью, – закончил ученый.
– Так почему же Земля Санникова исчезла? – не унимался С. М.
– Лично я считаю, что причиной тому послужило все то же извержение, сопровождаемое взрывами. Именно таким образом был уничтожен остров Кракатау между Явой и Суматрой. Пойдемте спать! – подвел окончательную черту Альгис.

Пожалуй, вряд ли можно было утверждать, что в обозначенных широтах время стремительно летело.

Однако несомненным являлось то, что период, проведенный Сергеем Михайловичем в Арктической экспедиции на Новосибирских островах, оказался деятельным, интересным и впечатляющим.

Котельному острову были чужды бандитские разборки и городская суета, политические интриги и бытовые проблемы, страхи о завтрашнем дне и неприятности на работе.

Лишь молчаливая тундра, где вот-вот промелькнет какой-нибудь незадачливый зверек, резво убегая в неизвестном ему самому направлении, и суровый Ледовитый океан, где даже среди лета льдин больше, нежели икринок на нересте рыбы, являлись партнерами маленькой группы людей, прибывших сюда на сезонные работы.

Порой  Эдик получал интересные новости с Большой Земли, иногда Архипович, который зачастил в гости к снабженцам с причального мыса, приносил что-нибудь вкусненькое, ну, и, конечно же, Альгис вносили разнообразие в эти полярные будни, такие тихие и неповторимые.

…Первый аларм прозвенел, когда закончилось сгущенное молоко, хотя по курсу был четко виден мыс Жохова и сидевшие на нем 47 суток, оставшиеся до окончания срока экспедиции.

Поначалу Николаич особенно и не “выступал”.
Молча, побродив вокруг пункта регулярного приема пищи, он недовольно удалялся внутро Котельного.

А вот когда на следующий день, разъяренный медведь начал махать лапами и сыпать запугиваниями в сторону штаб-квартиры полярников, срочно был созван совет в составе большой четверки.
Немедленно постановили: 
“Впредь кормить г-на Николаича пастеризованным молоком в пакетах, которые хранились в холодильнике – небольшом погребке, рядом со складом провизии”.
Надо заметить, что участники экспедиции также не брезговали молочком, а их предусмотрительный начальник впоследствии использовал промытые пакеты под огненную воду, осуществляя перелив спирта из канистр и придавая ему товарный вид.
Получался спирт Пчелиного разлива.
Это было удобно – выпили пакетик на четверых и тут же запалили его в ежевечернем костерке.
Для Николаича пакет вскрывался. Ну, а уж как он его будет выпивать – его проблемы.
Вначале Николаич просто разливал лапой пакет на землю и вылизывал его вместе с вечной мерзлотой сантиметров 20-30 в глубину.

Смекнув, что добавка довольно невкусная и совсем его не устраивает, он стал загребать своей мордой пакет и, прожевав его потщательней, проглатывал вместе с содержимым.
Сконструированный из тех же материалов, что и космический ракетный корпус, медвежий желудок мог переварить все, что угодно, даже такую гадость, как человеческое мясо, не говоря уже о пищевой бумаге.
Все остались довольны.
– Научные изыскания продолжаются, всем по местам! – скомандовал Пчельников из наблюдательного пункта, когда довольный Николаич, получив свою наркотическую дозу, удалился на 24 часа.

Ничто не предвещало беды, но, как иногда случается с людьми, раз в году к ним стучится их день рождения.
Тот день Сергей Михайлович запомнил навсегда.
Ладно бы, коли это был праздник рядового члена научной партии, так ведь нет – наступил настоящий “красный день” – выходной, поскольку свой день рождения отмечал “оберст” Пчельников.
Готовились и подготавливались к празднованию с самого утра.
Барбоскину, как главному кулинару, было разрешено пропустить все радиовахты.

Конечно, было жаль, что к вечеру Пчельников вновь собрался  транзитом через свою охоту навестить базовый лагерь, но, как говорится, с начальством не спорят.

К столу были поданы все неприкосновенные даже на случай голодовки запасы провизии.
Засели часам к трем пополудни, веселые выше среднего.
Дополнительно Архипыч приготовил еще 4 пакета из-под молока – по одному на брата, плюс один для брата – Николаича.
Чтобы не перепутать молоко со спиртом, пакет медведя вскрыли сразу же, не отходя от канистры.
Остальные оставались запечатанные именинником, дабы не выдыхалось бесценное содержимое.

Праздник стартовал.
Три кукушки направо и вверх расхваливали петуха. А тот, довольный льстивыми тостами и основательно осоловелый, блаженно улыбался.
– Предлагаю салют! – заорал Эдик.
Притащили карабины и стали палить в воздух.
Вот тут-то Пчельников и вспомнил про охоту и снабженцев.
Едва переступая, он засобирался в манящую тундру, навстречу новым приключениям.
Душа требовала выхлопа.
Отговаривать начальника было абсолютно бесполезной тратой времени. Впрочем, бригада особенно и не настаивала на этом.
– Show must go on! – запели хором осиротевшие механики, метеорологи и радисты, стараясь как можно более походить на бессмертного Фарруха Балсара.

И шоу под названием “Один день из жизни Георгия Архиповича” забурлило новыми пузырями.
Темы сменяли одна другую с невероятной непоследовательностью.

Были промыты и пропущены сквозь словесное сито многие денёчки, проведенные на Котельном.
Зашел разговор и о Николаиче.
Тут же вспомнили, что необходимо отнести ежедневный пакетик и для него.
Совсем никудышный Блумберг схватил запечатанную молочную пачку и, виляя, будто впервые одел коньки, став на лед, побрел к кормушке.
– Отнес?  – спросил его Сергей Михайлович.
– Разумеется, – икнул профессор и добавил – наливайте!
Опорожнили очередной пакет, закусили и запели.
Жизнь казалась элементарно потрясающей.

Вдруг с медвежьей – северо-южной стороны раздался вопль, похожий на смесь новогоднего грома, неисправной полицейской сирены и предупреждающего гудка электрички, которая сошла с рельсов.

Оцепеневшие “шоумены” с ужасом взглянули друг другу в мутные от страха глаза.
Затем они медленно повернули  головы в направлении Николаича.
Медведь встал на задние лапы во весь свой гигантский рост.

Он по-Кинг-Конговски заколотил передними лапами себя в грудь, пообещав негодяям-полярникам еще вернуться, и пошатываясь, так же на задних лапах, побрел в неизвестном уже никому направлении.
Еще долго были слышны его вопли, хотя участникам экспедиции порой казалось, что в них проскакивали эстрадные нотки.

Сергей Михайлович с откровенным сожалением взял распечатанный пакет молока, вылил его содержимое на землю и произнес:
– У нас еще есть шансы выжить, ну а уж Пчельникову то, несомненно, пришел конец! Николаич прекрасно знает – чья это была идея сменить сгущенку на пакеты! Пьяный медведь хуже расстрельного взвода кровожадных  эсэсовцев! Весьма Вам благодарны, господин Блумберг!
Минут пять сидели молча. Затем решили допить оставшийся пакет.
Повеселев, снова запели.
Так прошло несколько часов.
Вдруг Сергея Михайловича осенило:
– Эдик, срочно свяжись с базой! Узнай, не приходил ли босс?
Барбоскин убежал в радиопалатку.
Через десять минут он вернулся пьяный, но угрюмый.
По его виду все было ясно.
– Всё! Хана! Пчелу съели! – подытожил Сергей Михайлович.
Блумберг заплакал.
Допив спирт, решили сочинять послание на Большую Землю.
Высказывались по очереди.
Начал ученый:
– Я предлагаю составить текст помягче. Все-таки Архипыч был хорошим человеком. Поэтому начнем примерное так:
“По непредвиденным нами обстоятельствам начальник экспедиции был съеден…”
– Стоп, стоп, – прервал его Сергей Михайлович, – к черту всякие художества. Нужно писать проще. Он предложил свой текст сообщения: 
“Медведь отравился спиртом, убив начальника экспедиции. Настырно просим рассмотреть ситуацию и прислать замену”.
Тут заговорил едва соображавший радист:
– Я не в состоянии буду передать такой слишком уж длинный текст.
Откорректируем дословно. Во-первых;  не медведь, а Николаич, и он не отравился вовсе, а это мы его отравили, точнее  –  Блумберг.
Во-вторых; слово “спирт” для уточнения лучше поставить в конце.
Как мы можем написать “убил”, если сами этого точно не знаем.
Лучше –  съел. Я тоже предполагаю, что он съел  “пчелу”.
Остальное, пожалуй, сойдет.
Сергей Михайлович отправился спать в палатку.
Несчастный Альгис так и не сомкнул (поначалу) глаз.
Ну, а Барбоскин, успев отправить сообщение, рухнул у аппарата.

Ниже приводится дальше некуда сокращенный текст радиограммы, переданный на Очень Большую Землю с острова Котельный радистом экспедиции №102 Эдуардом Барбоскиным:
“Николаева отравили съел пчелу спирт высылайте НЧК тчк Барбоскин”.

На следующий день все отсыпались.
Вскоре вернулся ничего не подозревавший Георгий Архипович.
Поскольку первым делом необходимо было, наконец, выйти на связь, он растолкал Эдика.

Тот, полусонный, настроил приемник и вскоре получил из главной конторы сообщение:
“Человека с фамилией Николаев на вашем острове не зафиксировано. Проверено ЧК и КГБ. Можем выслать следователя. Потери спирта и меда будут возмещены. Просим подтвердить наличие тела. Потапов”.
Состояние начальника партии было понятным.
Он осознал, что без него в бригаде что-то произошло.
Но ведь не зря же он прожил целых 50 лет!
Георгий Архипович растормошил всю свою многочисленную команду, открыл консервы, разлил по кружкам спирт, и, когда у всех повеселело  на душе, сурово произнес :
– Вот что, Барбоскин. Сейчас пойдешь  и передашь следующее:

“Просим отправить литр спирта в Николаев для разведения пчел на родине начальника экспедиции. Барбоскин”.
С этими словами он взял за руку Эдика и повел  в сторону палатки.
Сергей Михайлович и Блумберг молча ожидали.

Через полчаса одной рукой обнимая Барбоскина, а в другой держа знакомую канистру, за импровизированным столом появился начэкс.
Со словами:
– Пущай теперь себе голову там ломают, кровососы! – он  расхохотался.
– Show must go on! – запели уже известные артисты.
Им активно подпевал виновник торжества.

Экспедиция завершилась успешно. 
Все ее участники получили от предприятия премии.

Жаль, но Николаича они так больше и  не видели.